Тусклые ржавые лучи разошлись от горизонта, косо тронули тяжёлые занавеси за резными решетками, где сплетался терновник и чертополох. Это солнце не поднимается высоко, и, скользя по бессмысленной роскоши спальни, оно натолкнулось на: картину кисти Тициана, где неведомый город карабкался на холм под нависшими над ним перевёрнутым шпилями, шёлковую занавесь и столбик кровати, изображающий вытянутую цветочную вазу, кроваво-красное покрывало с атласным узорами древесных ветвей, смятые простыни цвета нежной кремовой слоновой кости. Потом свет коснулся копыта и морды, покрытых короткой серебристо отливающей шерстью. Тонкая нога сдвинулась, шея изогнулась сильнее, пытаясь спрятать длинную конскую морду. Бесполезно. Он открыл глаза - жёлтые, с поперечным зрачком. Шевельнулся, чтобы второй глаз не тонул в подушке. Нахмурил невидимые на лошадиной морде брови - свет раздражал и тотчас невидимые слуги бросились занавешивать окно.
Нечто чудовищное. Нечто совершенно ненормальное, чтобы повадки человека, мимика человека, движения человека принадлежали существу, во всем носящему облик животного. А он шевельнулся всем телом, укладываясь удобнее на огромной кровати, с лёгкостью умещающей коня и улыбнулся мягкими бархатными губами, блаженно зажмурился.
Серая комнатная муха села на морду существа, потерла лапки и пробежала вверх, потом вниз. Задумалась. Даже не подумав сгонять нахальное насекомое, он подвинул голову и безошибочно нацелился ухом на дверь, чтобы уловить несколькими этажами ниже какие-то шаги.
- Ванну приготовьте, - произнес точно в тот момент, когда гость вошёл, рассмотрел спальню и успел озадачиться, как же ему разбудить своего господина.
У демона человеческий голос. Быть может, чуть громче, чем нужно.
- Лорд Оробас...
Вместо возражений или каких-то уточнений кто-то поклонился с шелестом одежд, с шорохом украшенной цепи, и вот теперь, узнанный, он одним присутствием в покоях в это время дал понять, что сейчас точно не время для купания.
Вскинувшись, демон упёрся согнутым копытом в перину и через плечо уставился на того, кто к нему пришел - обоими глазами сразу, для чего ему пришлось скосить их к самому носу, и, ещё раньше, чем необходимый вопрос, донёсся звук, глухой далёкий раскат.
Невидимые слуги, несколько минут назад тщательно закрывавшие тяжёлые занавеси на окнах, распахнули их настежь вместе с решетками - все три сразу, отчего в спальню ворвался горячий дымный ветер. Скатившись с кровати, демон встал перед одним из окон; его лошадиным глазам понадобилось одно лишь мгновение, чтобы увидеть весь свой город. Оскалив чудовищный частокол острых зубов, он заскочил передними копытами на мраморный подоконник, вот в то же место стукнули задние. Ему не нужны были ни ездовые звери, ни крылья, чтобы прямо по воздуху поскакать туда, где над рядами островерхих крыш поднималась колонна черного дыма, где поднимались пыль и пепел.

Бешенство бухнуло в виски, заставило по-звериному заложить уши. Быстро, ещё быстрее... копыта опрокидывали пространство, так, что в десяток скачков он пересёк площадь Бернард, и путаницу окружающих ее улочек и дворцов знати, и изогнутый хребет улицы Грешных Сестер, упирающийся в оскверненный монастырь саббатинок, и дальше, через набережную канала Ферн, отчего-то совершенно пустую... Второй свет, яркий, белый, громыхнул в зените - демон успел увидеть внизу, на скате крыши, свою угольно-черную тень. Впереди выметнулись два титанических столпа - черные башни собора, и огромная шипастая роза между ними. И внизу у всех трёх ворот тоже черно от толпы, что теснилась к своей странной святыне.
Останавливаясь, он сделал пологую дугу и почти встал на землю; снизу поднялся некто верхом на звере, похожем одновременно на медведя и на волка.
- Кто? - прорычал, не дожидаясь положенных приветствий и знаков почтения.
- Мы не знаем, лорд Оробас.
- Пошел вон.
Он поднял голову, прямо глядя вверх, туда, где разворачивалось и полыхало нечто, недоступное глазам, но уловимое лишь странным чутьем, присущим только демонам. Это был странный вызов, когда, загораживая дорогу этому свету, перед ним встал тонкий белый жеребец, слишком хрупкий, слишком грациозный для того, чтобы казаться нормальной лошадью и чтобы хоть немного подходить для битвы. Но, вне сомнения, этот вызов был услышан.
Удар как вспышка - отклонен он был, или неверно нацелен, но три секции вычурной розы собора перестали существовать; с головокружительной высоты посыпались обломки и осколки стекол. И дьявольский белый жеребец прянул вперёд, разгоняясь.
Он повелел свету погаснуть и пространство стало валиться внутрь себя, мигнуло, снова вспыхнуло, делаясь оранжевым, красным, лиловым. Невидимая рука собрала незримое и сжала так сильно, как не способен ни один пресс... кто-то, спасаясь и спасая, метнулся вперёд, навстречу разъяренному демону. Выгибая шею, тот вывернулся в сторону, но не остановился, остановился позже и дальше, почти над собором. Ожесточение, исказившее лошадиную морду, было настолько человеческим, что, казалось, можно было прочесть слова, исторгнутые скривившимися губами:
- Ничего моего ты не возьмёшь... Ничего моего ты не возьмёшь! Мой город! Мои души! Моё! Моё!
И на каждое слово - удар копыта, и все сильнее сжимается невидимое, делается космической чернотой, свет все валится и валится, выворачиваясь черной изнанкой. Ничто не устоит, если сам дьявол повелел исчезнуть.
Но кто-то настиг, взмыл, грозя и замахиваясь. Не сумев закончить, Оробас отшатнулся в сторону и вниз, словно невидимая твердь под копытами впервые провалилась, но мало провалилась, и он не успел. Что-то вспороло нежную серебристую шкуру, и все, что под ней - будто тонкий шелк полоснули бритвой, будто разломился гранат, полный кровавого сока. Черта прошла через весь конский бок и пересекла переднее копыто, легко отделившиеся и полетевшее вниз, вслед за яркими каплями крови. И все же он промахнулся, демон устоял на месте и продолжил сжимать свет своей темной силой. Мгновения истекают - уже слышен агонический хрустальный крик, тьма наступает и стирает все, что угодило в ее лапы, навечно стирает. Лезвие описано дугу и пошло обратно, перерубая тонкую серебряную шею с колотящейся жилкой. Конская туша, теряя устойчивость, опрокинулась назад, и, махнув в последний раз обрубком копыта, тяжело грянулась об крышу собора,  задела крохотный шпиль над одним из окон и скатилась вдоль стены. От удара рана раскрылась и на брусчатку плеснул ком серых кишок, брызги крови из шеи метнулись на несколько метров. Голова демона, глухо стукнув, упала рядом.
Теперь толпа не была месивом задранных лиц, увиденных сверху. Теперь это были испуганные люди, отшатнувшиеся в стороны от поверженного повелителя - с недоверием, со страхом, с тем отторжением, отчуждением, которым в их племени принято провожать обречённых. И только одна шагнула вперёд,  бросилась, словно боясь не успеть, обхватила руками, согнулась, закрыла собой отрубленную голову с оскаленной пастью.
- Лорд Оробас!
Глаз шевельнулся, уставясь на женщину, долго, терпеливо моргнул. Голос, чуть громче, чем нужно и чуть более хриплый, чем обычно, медленно произнес:
- Подними меня повыше, дитя.
Застонав от усилия, она постаралась выполнить приказ, нелепая страшная фигурка с окровавленной конской башкой в воздетых руках, с которой ей на лицо, на волосы все ещё лилась яркая сладкая кровь демона. Точно гротескная победительница с гладиаторской арены, точно греческая богиня с желанным трофеем. Она страшно рисковала, ее бы сожгли, если бы увидели. И, наверное, увидели, но он тоже видел. И его ярость была беспредельна. Жёлтые глаза все искали, шарили в небе, желая истребить под корень всякого, кто посмел вторгнуться. Нашел. Что-то полыхнуло, грохнуло - гулко, низко, словно глубоко под землёй сдвинулись огромные глыбы, раскатились, отдавая в ноги.
Потом настала тишина.
- Ладно, - хрипло и нечётко, почти неузнаваемо произнесла голова и тяжесть  толчком ушла из рук, сверху на женщину посыпался жирный черный пепел.

Подпись автора

такие дела.