Маркиз Лерайе знал толк в развлечениях - в этом Фурфур не сомневался никогда, а находя новое подтверждение лишь утверждался в своей правоте.
Там, где в Зимимайе откровенная плотскость скорее пряталась за искажением, бесконечной ложью и щедрой ретушью, здесь она причудливо сочеталась с красотой.
Красотой непостижимой, естественной и самозабвенной, сменяющейся уродством так быстро и лишь для того, чтобы оттениться на его фоне.
Весь домен, вся суть маркиза была в этом противопоставлении, и, пожалуй, оттого его владения нравились Фурфуру более прочих. Он находил удовольствие в том, чтобы смотреть на это смешение.
Удовольствие, впрочем, он оставляет за дверьми - все три легкомысленные девицы, за время игры изрядно его утомив, оказываются отосланы прочь.
Он не ждет от тех, кто заселяет Немус и от тех, кто присутствует сегодня на балу в качестве развлечения, особых интеллектуальных способностей, они нужны не для этого.
И все же пару раз почти раздражается, привыкнув к тому, что его свита обычно улавливает его желания еще до того, как они бывают высказаны.
Но свита его сейчас и сама получает удовольствие в глубинах Лоджа и, может быть, становится чьим-то ещё удовольствием - он не спешит ничего им запрещать, наоборот, хочет потом послушать, кто и чем был занят на балу.
Как бы то ни было, под арену граф спускается один и с жадностью втягивает этот живой до отвратительности запах, так не похожий на непривычный ему аромат синтетических духов.
Хозяина здесь ещё нет, но Фурфур уверен, что тот не заставит себя ждать. Лерайе можно было упрекнуть много в чем, но в неумении вести себя с гостями он замечен не был.
Пока, в одиночестве, нарушаемом лишь занятыми своим трудом бесами да содержимым этих клеток, он проходит мимо. Зубами стягивает с себя перчатку и протягивает руку, движением когтей выбивая из решёток звуки воистину музыкальные. Отнимая руку лишь для того, чтобы перейти к клетке следующей, заполняя паузу рассеянным скрежетом по дверной поверхности. Первая, впрочем, попытка поймать его за руку изнутри клетки заканчивается воем. Фурфур задумчиво подносит руку к лицу, рассматривает окровавленные когти, критически бросает взгляд на содержимое клетки, а потом поочередно облизывает каждый палец.
- Я люблю, когда больше, - делится он доверительно, а потом продолжает свою экскурсию, на неустойчивых каблуках ступая твердо и чеканно, будто на самой устойчивой подошве в мире. Почему-то именно в этот миг и платье, и боа, и даже чулки неожиданно перестают Фурфуру идти, хотя ещё мгновение назад иллюзия присутствия здесь женщины была почти полной.
Беззаботная мелодия, которую он намурлыкивает себе под нос, почти теряется в шуме арены.

Фурфур напевает Hush, little baby, меняя мамочку на папочку

Отредактировано Furfur (2024-06-05 17:21:20)

Подпись автора

у тебя лицо невинной жертвы
и немного есть от палача

Наверное, коллекционирование в Аду - самое популярное развлечение. Это, впрочем, и не удивительно.
Мурмур любил собирать ученых - Фурфур находил это в целом занятным, но чуть бессмысленным. Соседи уже столько лет вели споры из-за попавших в Ад Римских пап.
У всех было что-то, что представлялось забавным, хотя, по большому счету, каждый их домен был вот таким вот "забавным". Любовно обмусоленной жемчужиной. Любимым детищем, воплощавшим безумную фантазию своего владельца. Ими самими.
И маркиз Лерайе, как на вкус Фурфура, вовсе не был исключением.
Легко было представить, как тщательно он подходит к выбору своих "питомцев" - к той гордости, которую не стыдно показать гостям. В конце концов, владеть чем-то, чего не было у соседа, было их национальным видом спорта.
Развлечением и отрадой.
А потому существа вокруг вызывают у Фурфура интерес не столько даже уродством своим или силой, не столько тем, насколько противным природе является их существование, и даже не контрастом прекрасного с чудовищным, но тем, какова их ценность на самом деле. Его мало чем можно заворожить. Его вообще мало чем можно заинтересовать.
При желании, владыки могли собирать и вошедшие в моду пластиковые ложечки - это не говорило ни о чем, кроме них самих.
Фурфур смеется этому двусмысленному ответу, теряющемуся в темноте за пределами факела - ему нравится, когда брошенный им мяч ловят и нравится, когда возвращают его ответным броском.
- Меня нелегко удивить... Но они могут попробовать, - граф смеется, рассматривая маркизову гордость.
Близнецы... они и правда идентичны. Пусть издали не разглядеть мелких деталей, тех самых родинок, что упоминает Лерайе, даже беглого взгляда достаточно, чтобы оценить его правоту. И правда чудо.
Граф Фурфур мнит своих привычных трех спутниц весьма схожими друг с другом, хотя должен признать, что таковыми, в основном, их делают маски. Телосложение, движения, прическа - все это не так важно, добиться здесь сходства довольно просто. Полная же идентичность абсолютно невозможна и все же, вот она, перед ним.
- Позволишь посмотреть поближе? - он небрежно натягивает перчатку обратно, меняя настроение так же легко, как и ее.

Подпись автора

у тебя лицо невинной жертвы
и немного есть от палача

Фурфур мог бы поспорить - он, уклончивый и лживый по натуре своей, способен дать ответ на вопрос "зачем" практически в любом виде. В конце концов, за столько столетий он поднаторел в этом искусстве лживых оправданий настолько, что и сам не всегда способен отличить правду от вымысла. Зачем - потому что это весело? Или зачем - потому что это принесет практическую пользу?
Ему трудно судить - в его сознании нет никакой цели, только хаотичная смесь костяных осколков, по первому велению сердца ссыпанная обратно в открытую рану. Но его, впрочем, и не спрашивают и пусть более всего Фурфур любит отвечать на то, о чем его не спрашивают, сейчас он воздерживается. Ему нужно от Лерайе намного больше, чем чудеса его домена. Намного больше, чем эти близнецы, пусть причудливые и чудесные, пусть совершенно парадоксальные, но совершенно не значимые в конкретной ситуации.
Он только хохочет в ответ - то ли на представление (и внутри ворочается, лениво, как змея, ненависть к этим звукам имен), то ли на описательную часть. Чувство юмора маркиза его откровенно веселит. Впрочем, веселит этого графа вообще что угодно. Ему нравится испытывать эмоции и совершенно нет разницы от чего и как.
Любуется Фурфур молча, зато требовательно. Пальцы его, все еще брезгливо укрытые перчаткой, проходят по рогам, по коже. Ему нет нужды сомневаться в том, что Лерайе прав - они чудесны и они идентичны. Маркиз не стал бы лгать по такому незначительному поводу (сам Фур стал бы просто ради развлечения), в конце концов, они не о сделке в ее основном понимании договариваются и не о том, чтобы померяться силами. Сферы их интересов слишком различны для того, чтобы Фурфура привлекло в этих существах что-то, кроме желания разобрать их в мелкое крошево и попытаться собрать обратно, с увлеченностью ребенка, желающего познать суть вещей.
- Удивительно, что вы держите их здесь, маркиз. На вашем месте я уже не удержался бы и все смерти, выдуманные на Земле и в Аду, уже легли бы в оформление этих чудесных существ, - он, кажется, почти ревниво сжимает пальцы на одном из чужих рогов и тянет его на себя, изучает их плетение и смеется.
- Я бы уже снимал с них кожу и изучал сплетение кровеносных сосудов, резал бы рога, чтобы посмотреть, идентичны ли слои под ними. Уничтожал бы их вновь и вновь только для того, чтобы удовлетворить свое любопытство.
Он поглаживает одного из сатиров, уже второго, по щеке, заглядывает в глаза - с любопытством естествоиспытателя, не считаясь с его чувствами.
- Теперь договариваться станет сложнее. Нрав владыки Левиафана, кажется, весьма суров.

Подпись автора

у тебя лицо невинной жертвы
и немного есть от палача

Граф Фурфур смеется снова. Впрочем, кажется, будто губы его всегда кривятся в улыбке, а большую часть времени он посвящает тому, чтобы не смеяться безостановочно.
Лерайе старше его - на долгие тысячи лет, как, впрочем, старше его и все остальные владыки, как старше даже и Мурмур. У этого графа нет в багаже бесконечных лет, его перерождения лепились кучно, приникая одно к другому иногда слишком быстро, а иногда расходясь на долгие годы.
Это, несомненно, наложило свой отпечаток, но, как и с людьми, отпечаток этот спустя несколько сотен лет изглаживался, словно изгиб графика. В человеческой жизни опыт имел значение до последней капли, здесь же... Здесь одна или две сотни и тысячи лет не играли своей роли уже спустя первую.
И едва ли та разница, что лежала между ним и маркизом могла бы однажды измениться строго в той же проекции. Они просто смотрели на мир разными глазами и, по правде говоря, Фурфур совершенно не понимал прелести этих боёв, этой чудовищной арены, этих покрытых шрамами лиц.
Как не понимал он, впрочем, прелести и многого другого.
Ему никогда не было всерьез скучно или лень, как бы Фурфур не изображал обратное, и любое действие доставляло удовольствие, но лишь в своей полноте. Граф не любил полумер и, влезая под чужую шкуру, предпочитал делать это не невесомым прикосновением магии, а руками. В конце концов, он всегда был больше практиком,чем теоретиком. Ему доставляло удовольствие лизнуть, а не бродить вокруг да около.
Редко какие игрушки он ценил.
И пусть эти сатиры не то, что по-настоящему способно доставить ему удовольствие того толка, который принят в этом домене (если не брать в расчет возможность разложить их на широкой каменной глыбе и подступиться с острым ножом), но их общество граф все равно находит забавным, хотя по большей части потому, что Лерайе так готов ими делиться. Предмет ему, в таком случае, не важен вовсе, забавен уже факт.
Но гадать о том, сколько раз и как предавался низменным наслаждением маркиз как с этими своими любимцами, так и с любыми другими, Фур не спешит - его воображение всегда краше любой действительности и не требует никакого подкрепления. Если эта идея вдруг его взбудоражит, в стенах Дома Лжи появится лишь очередная неприличного толка картина и едва ли его главного преданного ценителя будет волновать, насколько она соответствует действительности.
- Люди последнего века заводят себе маленьких грызунов, которые тратят свою жизнь на то, чтобы бежать в пластмассовом колесе. Оставаясь на одном месте, - отзывается Фурфур безмятежно, а потом отрывается для того, чтобы стянуть со своих плеч роскошное перьевое боа и накинуть его на плечи сразу обоих сатиров, а после завязать роскошным бантом насколько хватает длины. Одним из белых перьев он щекочет правому сатиру нос, откровенно забавляясь.
Ломать игрушки маркиза он не хочет даже с разрешения, а в остальном они ему не интересны - граф, вопреки всему, довольно переборчив в своих симпатиях.
Но они же остаются хорошим поводом.
- О музыке, блюдах, поэтах и позах, конечно же,  - Фурфур беспечно смеётся и все же стягивает с себя перчатку, чтобы провести кончиками когтей вдоль чужого шрамированного лица.
- Но делает ли это его хорошим компаньоном? И чьим? - он тихо смеётся и теряет к сатирам интерес, хотя идея заставить их совокупиться друг с другом на миг его интересует, но больше из любопытства к тому, как именно это будет выглядеть. Впрочем, он придумает и сам.
А потому поворачивается к Лерайе,  зябко поведя плечами - без, пусть и сомнительного, тепла ткани, на которую нашиты перья, становится неуютно.
- Разве мог кто-то предположитель, что именно сейчас владыка прервет свое уединение...

Подпись автора

у тебя лицо невинной жертвы
и немного есть от палача

- Вы просто недостаточно их распробовали, - хохочет Фурфур заливисто и до невероятного искренне, - достаточно одного полноразмерного листа, чтобы начать не только предполагать что-то за владыку Корсоны, но и считать себя им. А сегодня, какая радость, на этом листе может быть и сам владыка, - он беззаботно хихикает, то ли решив, что брать сегодня с маркиза больше нечего и можно начинать выводить его из себя, то ли вовсе не задумываясь о чем-то подобном.
- Иногда жалею, что люди придумали их так поздно - как они скрасили бы мне жизнь еще пару сотен лет назад. Но увы, увы! Приходилось довольствоваться кокаином. И прочей дрянью, - граф театрально вздыхает, на пару мгновений переключаясь на совершенно бессмысленный треп с сатирами, больше похожий на воркование с каким-нибудь животным: а пробовали ли они, а знают ли они, ах, как же ему было тяжко в это невыносимое время, нанесшее непоправимую травму его тонкой душевной организации.
Так обычно общаются с очаровательными щеночками, которых хозяин потребовал принести в гостиную для того, чтобы порадовать гостей.
- Сомнений? - он снова смеется, но расцеловав сатиров в носы и оставив им в качестве подарка свое боа, следует за хозяином, уже в коридоре щелчком пальцев создав у себя на плечах другое такое же. Почти такое же, не считая пролитых на прошлое бесячьих слез в попытке успеть скрепить каждое перышко вручную к празднику.
- Любопытство, маркиз, это лишь любопытство. Но даже если оно и останется неудовлетворенным, я большой мальчик и смогу пережить эту несомненную трагедию, - граф снова смеется, хотя весь его вид противоречит понятию как "большой", так сейчас и "мальчик".
- Покажите мне что-нибудь веселое! Оторвите летающим бесам крылья и заставьте их бегать по стенам, ощипайте чешую с того беса, что плескается в фонтане! Хоть что-нибудь!

Подпись автора

у тебя лицо невинной жертвы
и немного есть от палача

здесь должен быть мем про негров и блондинку, но представьте его, пожалуйста, сами))

Как только граф Фурфур понимает, что в этом чудесном месте гостеприимный хозяин его и бросил, он хохочет. Громко, звонко и искренне, позволяя смеху эхом отлетать от стен.
- Маркиз, меня никто еще не затыкал с таким мастерством! - кричит он в потолок с искренним, совершенно неподдельным восторгом существа, наконец-то и правда нашедшего что-то действительно, не показушно, приведшее его в восторг.
Сейчас владыку Зимимайи приводит в восторг весь абсурд ситуации. Темные и мрачные подземелья Лоджа, пахнущие кровью, болью, блевотой и всякой мерзостью. Кровавые лужи на полу и эта самая кровь, которая сползает по его лицу, которая испортила ему прическу и которая окончательно превратила белоснежное боа в полное непотребство.
Толпа существ, внезапно обретших свободу и  явно знающая, что никто и ничто не сможет встать на их пути к ней.
И он, стоящий посреди этого балагана, на тонких, обклеенных окровавленными стразами шпильках, в мокрых насквозь чулках, в липнущем к телу платье, выглядящий еще краше чем обычно - словно напрашиваясь вечерней прогулкой в таком виде в плохой район. И юбка у него сейчас достаточно мини, и весь лоск золотых двадцатых, отделявший его от становления малолетним хаслером, сейчас окончательно смыт этой кровавой пеленой - придется приложить усилия для того, чтобы вернуться обратно в образ "дивы". Потом. Попозже.
Первым делом Фурфур снимает туфли, медленно и демонстративно - ситуация достаточно неоднозначная, чтобы у него были эти несколько секунд на то, чтобы поочередно поднять ноги, отклониться и отжать золотой ремешок. Он мог бы сделать это легким щелчком пальцев, но не делает, наслаждаясь каждым мгновением, каждым вздохом этого густого воздуха. Рисуясь, не без того.
Маркизу бы в пору назначить этот бал лишенным обуви.
И только потом, стряхнув вторую оставшуюся на его руке перчатку себе под ноги, протянув руку, в которую моментально ложится костяная рукоятка, Фурфур с удовольствием выдыхает и командует, будто кто-то вообще ждет его команды:
- Начнем!

Отредактировано Furfur (2024-06-23 13:59:42)

Подпись автора

у тебя лицо невинной жертвы
и немного есть от палача

Раздеваться до конца граф не спешит - ему хватает лёгкого движения плечами чтобы сбросить вымокший комок перьев, некогда бывший его боа, и продолжения этого движения, чтобы бандо перестало удерживать его потемневшие до красного золота кудри, отражая вместе с поникшим и смятым некогда белым пером.
Платье же, со стеклярусового подола которого ещё скатывается кровь, облепляет его второй кожей - выше бедер эту скользкую ткань не подхватить, а подол и сам готов рассыпаться в пальцах россыпью вытянутых бусин.
Без каблуков Фурфур разом делается ниже - без них он обычно не появляется никогда, страстно наращивая эти пару дюймов, визуально переводящих его в разряд "взрослых".
Важное дополнение, когда ты не слишком высок, а выглядишь так, будто до сих пор не вышел толком из возраста среднего тинейджера.
О том, выйдет ли он отсюда своими ногами, Фурфур не думает - есть ли вообще разница? Если нет, то труп исчезнет, а Мурмур обнаружит его в купели. Если да, то и печалиться не о чем.
Хотя мысль о том, что именно в этих владениях делают с теми, кто мешает пути к свободе, Фура даже веселит - было бы... Забавно. Пожалуй.
И эта мысль отзывается внутри него бурей - не гневной, скорее задорной, тяжеловесной волной с проблесками молний.
Поэтому первое щупальце, отточенным движением того, кто уже не раз чувствовал такие витки на своем запястье, он вспарывает когтями другой руки и освободив руку с оружием, которое не так-то просто у него отобрать, бьёт в ответ. Золотое лезвие, предназначенное для того, чтобы собирать травы, рассекает чужую плоть как мягкое масло - в стене маркизова замка остаётся глянцевая зарубка там, где серп заканчивает движение, чтобы начать его заново.
Разбитые костяшки приятно ноют и саднят, но магия восстанавливает их быстрее, чем ссаженная плоть начинает набухать.
А дальше лезвие, алое от крови, только мелькает из стороны в сторону, лишая его соперников копыт, рогов, жвал и прочих частей, что попадаются под движение серпа.
Его не страшит эта толпа - даже в узком пространстве коридора он остаётся одним из владык Ада, одним из тех, кто добился своего положения силой.
Вопрос лишь в том, что дальше - и в какой-то миг Фурфур, движимый любопытством, смеётся, задерживая руку с начавшим уже свое движение серпом - слишком долгие несколько секунд форы.

Подпись автора

у тебя лицо невинной жертвы
и немного есть от палача

То, что маркиз, оставшись, совершает большую ошибку, становится понятно сразу - во всяком случае, понятно это становится графу Фурфуру.
О, этот владыка мог бы перенести практически что угодно, даже нападение толпы неуправляемых (неуправляемых ли?) чужих игрушек. Даже не вполне добровольную оргию с его, Фурфура, участием - ему нравилась перчинка и уж в чем, а в ласке он практически никогда не нуждался, предпочитая эмоции куда более острые, словно лезвие.
Он мог бы развлечься этим, до сих пор веселя себя мыслью, что происходящее - забавная шутка, потребность его повеселить или заткнуть - он сам просил, Лерайе понял его удивительно тонко и чутко.
Но верить, что видя перед собой не толпу по какому-то недоразумению ещё шевелящегося компоста, а того, кто этой толпой руководит, Фурфур решит продолжить метать перед свиньями бисер... О, в это поверить было совершенно невозможно, особенно сейчас, когда граф поднимает взгляд.
У него и правда залитое кровью лицо, липнущие ко лбу завитки мягких волос и мокрое насквозь платье, которое теперь не оставляет ни малейшего места для фантазии.
И глаза, фиалковые, горящие смесью азарта и адреналинового возбуждения, взгляд которых замирает на маркизе, словно ловя его в прицел.
Графу Фурфуру хватает нескольких ударов серпом, чтобы толпа между ним и решеткой этой клетки проредилась в достаточной мере. Ему бы хватило одного удара не копытом даже, босой ногой в скользкую лужу на полу, чтобы устроить бурю прямо здесь, почти в стакане воды.
Но вместо этого Фурфур преодолевает отделяющее его от решетки расстояние в несколько шагов. Он даже не выламывает дверь, просто вскидывает болин несколько раз, чтобы, под аккомпанемент падающих на пол обрезков стали, оказаться к маркизу вплотную.
Последние куски решетки ещё не успевают упасть об камни, как он прижимает свое золотое лезвие к чужому горлу. Не нападая всерьез - трудно не заметить под иллюзией порыва тщательно взвешенное движение, дающее время уклониться,если оппонент того пожелает.
А потом, поднявшись на носках (вот сейчас-то ему и не хватает этих несчастных туфель), он все же целует маркиза в губы.
Впрочем, скорее кусает,как кусают яблоко.

Подпись автора

у тебя лицо невинной жертвы
и немного есть от палача

- Суууууука, - это Фурфур восторженно выдыхает когда у него освобождается рот.
Сейчас, из его уст, это радостное ругательство, произнесённое с восторгом, и правда почти что комплимент. Он восхищен. Он покорен.
И однажды он всенепременно припомнит маркизу Лерайе вот именно это.
Если не забудет.
Но это потом, а пока он впитывает в себя эти прикосновения, изучая их жадностью.
Нет существ, что занимались бы сексом одинаково. Для каждого это такая же особенность как отпечаток пальца, как рисунок сетчатки, как длина и форма члена - всегда можно что-то повторить, но сходство никогда не будет полным.
Фурфуру нравится новое, это развлечение ему пока ещё не так уж и наскучивает, и сейчас оно откровенно интереснее от того, что вот здесь-то он вполне может проверить свою теорию с новой стороны.
Насколько одинаковы эти близнецы, гордость маркиза?
Шероховатые пальцы, что скользят по его коже, кажутся более чем одинаковыми. Фурфур вминается в эти горячие ладони с жадным азартом.
Платье опадает на пол с едва слышным шелестом, словно осыпается песок, образ этот графу нравится - он ставит себе зарубку в памяти сделать и такое. Чулки ему, впрочем, не мешают вовсе, но едва ли он воспротивится, если кто-то попробует их его лишить.
В такой ситуации тяжкий грех оставлять на себе хотя бы сантиметр мешающейся ткани, а белья граф, не любящий особо себя стеснять, сегодня и вовсе на себе не планировал.
- Вы никогда не изменяете себе, маркиз, - Фурфур смеётся, ни на миг не сбившись с дыхания в этой фразе.
Лишенными перчаток руками он теперь оплетает чужую мускулистую шею, с наслаждением проезжаясь когтями по коже.
- Желаете смотреть? Смотрите!
О, прилюдный и даже примаркизный секс - это не то, что может его испугать, во всяком случае, именно в такой раскладке. Есть, разумеется, вещи, которые он предпочел бы скрыть от чужих глаз, но сейчас происходят вовсе не они.
А то что происходит... Фурфур смеётся, выгибаясь, чтобы направить ладони касаться именно так, как ему нравится, и никак иначе.

Отредактировано Furfur (2024-06-25 21:21:15)

Подпись автора

у тебя лицо невинной жертвы
и немного есть от палача