Dominion |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Dominion » Личные истории » what’s a royal ball
очень вредно не ездить на бал, когда ты этого заслуживаешь.
Асия & Элигос
утро 23 августа, Вавилон (далее везде)
и кто же проведет на бал девушку со стройки? (почти с)
what war? any war. I haven’t seen a paper lately but I suppose there’s a war — there always is.
Асия провела здесь всего пару дней, достаточно скоро обретя "сосуд", который пришлось вначале привести в порядок, прежде чем в него "заселяться", однако даже этого было достаточно, чтобы почувствовать себя абсолютно растерянной и мало что понимающей в этой жизни, даже несколько... Разочарованной.
Дело было не только в том, что в Аду всё оказалось не совсем так, как рассказывали старшие - конечно, кипящих котлов за каждым поворотом она и не ждала, но та часть Ада, в которой оказалась, была довольно... Цивилизованной и организованной, если можно так сказать, словно даже не в Аду находится - об этом напоминала лишь башня, которая медленно, но верно отстраивалась заново и начинала возвышаться над большинством домов. И не в том, что к чужим страданиям, как физическим, так и душевным, люди были безразличны - что ещё можно было ожидать от Ада, впрочем, от места, где души должны раз за разом умирать, чтобы, в конечном итоге, превратиться лишь в тень себя - или во что-то гораздо страшнее, кто знает. Дело было в том, что она снова, каждый день все больше и больше задавалась вопросом, чем она вообще способна помочь в их миссии по спасению одного из архангелов.
Хорошо, что ей хотя бы есть, чем заняться - ей крупно повезло поселиться в тело лекарки, так что хотя бы ей не придется объяснять наличие тех или иных навыков, тем более что в некоторых ситуациях тело словно действует само по себе, автоматически, подчиняясь мышечной памяти. Хотя сегодняшний вызов на стройку несколько омрачил картину, котор она успела нарисовать в своей голове. Реальная помощь здесь никому не нужна. Нужна лишь видимость помощи, тот самый минимум, благодаря которому человек сможет снова встать на ноги и приняться за работу... Это заставляло приобретенное внезапно сердце испытывать крайне непонятные вещи, словно кто-то дотянулся до него, коснулся пальцами и принялся медленно, но верно сжимать, как какой-нибудь фрукт в надежде выдавить из него сок.
Она настолько глубоко ушла в свои размышления, что буквально в последний момент отскочила от вставшего на дыбы коня, избегая возможных ударов копытами, которые вполне могли при должной силе и раскроить черепную коробку, а этого крайне не хотелось. Конское ржание буквально резало уши, и женщина волей-неволей зажмурила глаза, словно бы такое отстранение от действительности могло ей помочь.
Лишь через пару секунд, когда конь таки успокоилась и зафыркал, словно пытаясь сдуть со своей морды черные пряди, она встретилась взглядом с всадником.
... Может, лучше бы не встречалась вовсе.
не бойся на последних этажах
не разобьемся заживо сгорим
и мне себя и мне тебя не жаль
и ничего не надо говорить (с)
Элигоса злит все. И Сенат, все вместе и каждый по отдельности, и бессмысленная трата времени на бессмысленный бал, в то время как их — его — главный противник скрывается где-то на землях Доминиона, и пыльный жаркий Вавилон, и длинные витиеватые речи Асмодея, из которых — как всегда! — не следует ни-че-го. Об угрозах погасить солнце он пока что предпочитает не думать. Слишком много того, что происходит невовремя — глупое, нелепое, ненужное. Еще парой недель раньше он бы радостно ухватился за возможность посмотреть, что будут делать остальные в непроглядном мраке, но не сейчас же.
Не сейчас!
Конь несет его по прямым, четко вычерченным вавилонским улицам, люди и химеры еле успевают убраться с его дороги, не зная о том, что черный Хирундо, боевой спутник и вестник, никогда не ударит копытами, пока всадник не отдаст приказ. Должно быть, любой другой на его месте не удержался бы — выплеснул злость, раз уж до тех, кто ее вызвал, не дотянуться. Пусть отвечают те, кого не жаль! Но нет. Элигосу нет никакого толку с этих слабаков, не способных ничего противопоставить ему, владыке Флегетона. Только-только ему явился равный противник — и тот сейчас неизвестно где!
И по чьей милости?
Да чтоб они оба провалились в самую Бездну, откуда всплыл безумный Левиафан!
Пыль клубится, оседая на черных доспехах, путается в черных кудрях. Он и сам не знает, почему не прикажет Хирундо развернуть кожистые крылья, рвануться вверх, подняться высоко над пирамидами, над вершиной недостроенной Башни, оставить далеко внизу этот душный раздражающий город. Он думает о том, что к вечеру нужно явиться в замок на черном озере, целовать холодные нежные руки — о, пару недель назад сердце бы замирало от отзвука радости, но сейчас злят и эти мысли. Хочется сотворить какую-нибудь глупость, вызывающе-бессмысленную, хотя бы и притащить с собой Безымянную, пусть раздражает всех вечной молчаливой скорбью. Он попросит — никогда не прикажет, нет — она придет. На бал или на бой — придет, но…
Обойдутся.
“Первого встречного, — зло думает Элигос, крепче стискивая поводья. Змея, обвившая его предплечье, замирает, будто каменная. — Клянусь, первого встречного! Самую облезлую химеру, самого последнего нищего из канавы. И пусть бесятся…”
Конь взвивается свечкой, и чуть ли не из-под его копыт отпрыгивает хрупкая фигурка. Первый встречный оказывается первой встречной, в ужасе зажмурившей глаза, сжавшейся, перепуганной. Еще бы — копыта Хирондо способны пробивать доспехи, не то что головы. А когда девушка открывает глаза, ее ужас становится еще сильнее. Может быть, она думает — лучше бы ее убил взбесившийся конь.
Лучше так — да что угодно лучше! — чем попасться на пути демона.
“Может быть, и так, — лениво думает Элигос. — Может…”
Он спрыгивает на землю, прямо в мелкую красную пыль, вьющуюся клубами у его ног, и, взмахнув плащом, опускается на одно колено перед девушкой, пока что не имеющей ни имени, ни лица. Он не всматривается в ее печать — обходиться так с будущей прекрасной дамой попросту невежливо.
— О, я испугал вас, — говорит он, поднимая голову, глядя в светлые растерянные глаза. — Я не хотел. Простите мою оплошность, леди… Как ваше имя?
Отредактировано Eligos (2024-06-09 01:44:16)
what war? any war. I haven’t seen a paper lately but I suppose there’s a war — there always is.
- ... А-Анастасия... - робко, еле слышно прозвучал ответ на поставленный вопрос, и серые, проходившие скорее на облака перед долгим проливным дождем, смотрели на него с неподдельным удивлением, даже в некоторой степени с культурным шоком.
Демон - не бес, не химера, демон! - извинился.
Демоны не любят признавать свои ошибки, предпочитая делать вид, что ничего не самом деле не произошло или что они сказали одно, а в голове имели совершенно другое. И уж тем более перед простыми жителями Ада - сами виноваты, что навлекли на свою голову гнев властителей, пусть лучше промолчат, смогут ли забыть такую встречу, уже другое дело, все зависит и от самого демона, и от расположения его духа, и от того, при каких обстоятельствах произошла встреча.
И, тем не менее, демон извинился. Перед ней.
А ещё встал перед ней на колени ни с того ни с сего, так легко, не испытывая никаких сомнений, словно для него это абсолютно естественный жест. Хотя... Кто знает, может, при жизни он был рыцарем, а старые привычки, как известно, проходят с большим трудом?..
- Всё в порядке, не беспокойтесь, - она склоняет голову почтительно, а затем пытается незаметно сделать шаг назад, от него, чтобы между ними было какое-никакое расстояние, но не очень удачно, потому что вороной конь явно был взволнован и потянулся к ней мордой, продолжая фыркать недовольно, показывая, что явно не в восторге от почти случившегося столкновения, - Это я должна была быть внимательнее.
— Да, впрочем, меня и нельзя строго винить за это —
ведь не каждый же день встречаешься с нечистой силой!
— Еще бы, — подтверждал Азазелло, —
если б каждый день, это было бы приятно! (с)
Анастасия. Воскресение. Имя звучит то ли как предсказание, то ли как предостережение. Элигос смотрит на нее снизу вверх — тонкая, хрупкая, похожая на белый цветок среди вездесущей вавилонской пыли, и думает — повезло. На ее месте действительно могла оказаться облезлая химера, вот бы все хохотали. А так — разозлиться им хватит, а смеяться не над чем. Разве что над тем, что он не притащил с собой достойную его демоницу — или на крайний случай кого-то известного, а не обычную девочку из асмодеевых земель.
Мимо них проходят люди, скользят, как тени, стараясь отвести глаза, не смотреть, не привлекать к себе внимания, слиться с камнями и жарким маревом. Мало ли что понадобилось демону, мало ли зачем он склоняется перед человеком — неважно, что происходит, неважно, это коварный замысел или злая шутка, лучше бы всем остальным не иметь с этим дела. Элигос чуть кривится — он терпеть не может трусливых.
Девушке тоже страшно, он это чувствует — но она не замолкает испуганно, не смея произнести ни слова, о нет. Несмотря на то, что перед ней демон, способный проверить остроту своего меча на ее шее, она отвечает, лишь наклоняя голову, а не падая на колени. Она пытается отступить, а не убежать.
Это хорошо.
Значит, проживет дольше.
А потом переродится, переплавится, станет одной из них. Или не станет — обратится клинком, змеей, тысячным камнем в основании сотой вавилонской пирамиды.
— Красивое имя, — по его губам скользит мимолетная улыбка, — для красивой женщины. Так что же, вы берете вину на себя? Осторожнее признавайте, что вы кому-то что-то должны, иначе долг могут и взыскать. Но не сегодня. Сегодня праздник, вы слышали?
Отредактировано Eligos (2024-06-09 01:44:00)
what war? any war. I haven’t seen a paper lately but I suppose there’s a war — there always is.
Чужие глаза - встреча с ними всё-таки произошла, была просто неизбежна - черные-черные, как темные омуты, в которых неизвестно что скрывается и в которые можно провалиться с головой. Глаза, которые держат крепко и не отпускают, не дают сделать ни единого шага с места, приковывают к земле и к камню, покрывающем дорогу. Даже если пытаешься отступить, давление становится лишь больше, и тело просто отказывается слушаться...
Однажды ей сказали: "Самое главное - это то, какими глазами на тебя смотрят".
С такими глазами ей ещё не приходилось сталкиваться.
Лишь потом лекарка обращает внимание на другие детали, внезапно осознавая, что весь он походит на тень от гигантской, отвесной скалы, что готова в любой момент упасть прямо на твою голову. Однако он был именно тенью. А там, где есть тень, есть и свет, и свет в нем, несмотря ни на что, был, просто глазу практически незаметен, неуловим. Если бы не было его, вел бы себя по-другому и говорил бы иные вещи.
- ... А, точно. Сегодня бал... - она вздыхает тяжело, отводя взгляд в сторону, чувствуя себя не в своей тарелке. Честно говоря, ей концепция бала была не совсем понятно. Дело не в том, что подобных собраний не существует в Раю, собрания как раз таки есть. Дело в том, что люди под этим подразумевают обычно. А люди в Аду подразумевают вполне себе определенные вещи, которые особой инициативы у посланницы небес не вызывают. От слова "совсем".
Да и для начала ей бы разобраться с самой собой (а точнее с прошлым своего сосуда) и с тем, какова вообще ситуация в Аду после столь внезапной атаки со стороны ангелов. К самой атаке у неё тоже есть вопросы, но надо решать все по мере поступления.
И для начала надо попытаться мирно разойтись с этим демоном, который был настроен по отношению к ней неожиданно хорошо и, более того, дал крайне полезный совет, который обязательно запомнит на будущее.
— Ежегодно мессир дает один бал. Он называется весенним балом полнолуния, или балом ста королей. [...] Так вот-с: мессир холост, как вы, конечно, сами понимаете. Но нужна хозяйка, — Коровьев развел руками, — согласитесь сами, без хозяйки… (с)
Элигос не поднимается с колен — так и смотрит на девушку снизу вверх. Рыцарь, преклонивший колени перед дамой — о, женщинам, любым женщинам, даже случайно встреченным на пыльных улицах Вавилона, такое нравится. Девушка замирает то ли от восторга, то ли от страха, больше не пытается отступить, только отводит взгляд, отчего-то вздыхает.
Конечно, она знает, она слышала — о бале у блистательного Лерайе, в чудовищно притягательном Немусе, шепчутся все, передают из уст в уста самые удивительные слухи. Кто-то болтает об ужасах, кто-то — о чудесах, и все это правда, и вместе с тем — неправда. Праздники у Лерайе нужно видеть своими глазами — и даже тогда найдешь, чему удивиться.
Уже не ужаснуться, нет, давно нет — только удивиться.
Он мельком вспоминает о зачарованном письме, о летящих сплетениях букв, о чуть соскользнувшем с последней строки завершении “демона Левиафана” — а потом в его памяти всплывает последнее заседание Сената, и он мрачнеет. Ему не хочется думать о невесть откуда всплывшем Левиафане, — и тем более о том, как на него смотрел Лерайе, хотя казалось бы, что в этом особенного, кто бы за столько сотен лет не привык, это же Лерайе, он смотрит так на всех. Сейчас ему снова — и намного сильнее — кажется, будто он что-то забыл. Что-то важное. Ценное. Особенное.
Спустя миг Элигос отмахивается от этих мыслей — все неважно, все недостойно и тени памяти, все, кроме этой девушки перед ним.
Любопытно, что именно она слышала о бале — страшное или прекрасное? Хочет ли она хотя бы краем глаза увидеть демонский праздник — или предпочла бы никогда о нем и не знать? Но это не имеет значения, слова сказаны, и обещание дано, и что с того, что его мыслей никто не слышал?
— Да, сегодня бал, — кивает он, не сводя глаз с собеседницы. — Окажите мне честь, Анастасия. Будьте моей спутницей в этот вечер.
Отредактировано Eligos (2024-06-16 01:27:24)
what war? any war. I haven’t seen a paper lately but I suppose there’s a war — there always is.
Вначале молодая женщина просто смотрит на него с непониманием, пару раз хлопает глазами, не способная понять и принять то, что он только что сказал, потому что для неё это было безумие чистой воды, поступок, который не вписывается ни в какие законы логики, только если это не шутка, но чужие глаза, несмотря на подобие тепла в них, слишком честны для этого.
Не проходит и минуты, когда наконец осознание того, что именно ей предложили, происходит в её голове, и сердце сосуда пропускает удар, который отдает в голове эхом подобно тревожно звонившим колоколам.
Любой другой человек обрадовался бы такой возможности, но ей становится не по себе. Даже если это была прекрасная возможность разузнать больше о том, как устроен этот мир и почему так много людей не достигает Рая, отправляясь сюда, словно несомые потоком тех самых подземных рек из человеческих мифов о жизни после смерти, ей... Страшно. Страшно допустить ошибку, которая будет стоить ей слишком дорого.
- ... Вы слишком добры ко мне. Вряд ли я могу стать достойной спу... - Она хотела бы договорить, но замерла, почувствовав что-то холодное на одной из рук, а затем, нервно сглотнув, опустила медленно свой взгляд... Чтобы увидеть ползущую по ней змею. Откуда она взялась, чья она - не того ли господина, что пред ней на коленях стоит и смотрит внимательно? - непонятно. Ясно только одно - осторожность превыше всего.
Во всех смыслах.
Не дрожи, Маргарита Петровна,
или как тебя там, — но не суть.
Просто стой по возможности ровно,
вон и чашу, как видишь, несут. (с)
Она теряется. Она не знает, что ответить. Да любая другая на ее месте торопливо закивала бы — и не имело бы никакого значения, ведет ее ужас или восхищение, или желание хотя бы одним глазком взглянуть на великолепие бала у адских владык, или стремление оказаться ближе к власти, надежда оказаться в высшем кругу. Это было бы предсказуемо, правильно и скучно. А эта девушка…
Она что, задумалась?
Она сомневается?
Она что, может ответить — “нет, не хочу?”
Элигос молчит и ждет — не торопит, не приказывает, просто ждет. Он ловит себя на мысли о том, что надеется на отказ. Может быть, страх перед тем, что может случиться на балу, пересиливает страх перед ним здесь и сейчас — о, даже если так! Ближний — вот он, руку протяни, коснись — страх всегда сильнее, и если она способна с ним справиться…
Владыка Флегетона любит смелых.
Анастасия говорит — тихо и осторожно, будто прощупывает дорогу посреди болота, и стоит ей оступиться, обмануться, довериться неверному пути, и бездонная топь поглотит ее. В чем-то она права — хоть сегодня даже прямой отказ не будет стоить ей очередной разменянной жизни. Впрочем, откуда ей это знать? Она не отказывает — и не кокетничает, набивая цену. Хотела бы играть, играла бы и глазами, и руками, и легкой дрожью тела, которое бы беззвучно шептало: “Ну же, уговори меня.”
Элигос и сам не сразу замечает, что змея соскальзывает с предплечья, где дремала все это время, притворяясь дорогим браслетом искусной работы — и теперь обвивает тонкую руку девушки. Не пытается укусить, не пугает, шипя и разевая смертоносную пасть, не стискивает до тягучей невыносимой боли, а будто изучает, ожидая — испугаешься? Не испугаешься?
Ему тоже интересно. Потому он и не спешит отзывать змею, называя истинным именем, не приказывает вернуться на место.
— Не сможете? — чуть усмехается Элигос, глядя, как мерцает змеиная чешуя, как раздвоенный язык трепещет и прячется, и снова высовывается. Он все еще помнит эту привычку высовывать язык, задумываясь — из тех времен, когда бессловесная тварь еще была человеком. — А я думаю, что вы справитесь лучше прочих. Не отказывайте мне, прошу вас. Я бы заговорил о милосердии, но в землях Доминиона ему нет места, и потому я скажу так — вы не останетесь без награды. До того, как пробьет полночь, скажите лишь слово — и я исполню любое ваше желание. Одно. Но любое. Как вам такая сделка, Анастасия?
what war? any war. I haven’t seen a paper lately but I suppose there’s a war — there always is.
В чужих глазах, когда с его губ срываются слова о том, что вместо милосердия, столь желанного для душ измученных, уставших перерождаться из раза в раз без надежды на пробуждение в совершенно ином месте, он может обещать ей только награду, любую, какую только душа её пожелать может, на какие-то доли секунды проскальзывает что-то, заставляющее человеческое сердце сжаться невольно в предчувствии чего-то нехорошего. Что-то, что буквально кричит о том, что склонившийся пред ней мужчина - тот, кто, ежели пальцы сожмет на её горле, не отпустит и будет держать до тех пор, пока последние частицы воздуха не покинут это тело, и то не замрёт наконец после отчаянных конвульсий в попытках хотя бы удержать то, что осталось в малом количестве, не говоря уже о том, чтобы вздохнуть полноценно...
Но от этого её собственный взгляд становится острее, приобретая свинцовый оттенок.
Девушка тяжело вздыхает, непроизвольно убирая с лица пару светлых прядей свободной рукой, и затем отвечает тихо:
- ... Хорошо. Давайте поможем друг другу. Хотя я не очень много знаю о том, что требуется на балах от гостей.
Наверное, это слишком самоуверенно говорить о помощи, потому что тут, в Аду, каждый сам за себя, каждый действует исключительно в своих интересах и в случае необходимости пожертвует ближним своим для достижения цели... Но кое-что она знала точно, на интуитивном уровне - если есть возможность помочь другому, то лучше помочь. Тем более возможность попросить что угодно взамен на свою помощь... Одна мысль у нее уже возникла в голове. Да и в целом такая перспектива... Прельщала. Даже, если можно так сказать, искушала.
Она переводит взгляд на змею на другой руке, чувствуя, как раздвоенный язык волей-неволей соприкасается с кожей, словно пробуя на вкус, пытаясь понять, врёт или нет, и всё-таки спрашивает:
- ... Она меня не укусит, надеюсь?..
И вообще я позволю себе смелость посоветовать вам, Маргарита Николаевна,
никогда и ничего не бояться. Это неразумно… (с)
По лицу девушки на миг пробегает тень — неузнаваемая, неясная, ни на что не похожая. Что страх, что соблазн, что жадность Элигосу знакомы, он бы понял, почуял дрожь глупого, слабого тела, трепыхание сердца, способного лишь на незамысловатые чувства. Но нет. Она не лепечет. задыхаясь от ужаса, “вы не должны”, она не вцепляется с алчностью гарпии в неосторожно оброненное обещание, она говорит: “Давайте поможем друг другу.” Ему бы засмеяться в голос, потешаясь над глупостью недавней — недавней же? — смертной, фыркнуть: “Откуда вы свалились, госпожа моя? Здесь никто никому не поможет, никогда, и чем раньше вы выбросите подобное из головы — тем лучше.”
Элигос не смеется. Серьезно кивает, молча принимая ее обещание — и подтверждая свое. Ему уже невыносимо хочется знать, чего она захочет. Вряд ли это будет что-то обычное — из того, что простая девушка с вавилонских улиц, никто и звать ее никак, может захотеть в дар от могущественного демона.
Сундуки с золотыми дукатами, корону домена, сердце соперницы…
О, нет, в Бездну эти глупости.
Судьба, которой не существует, привела его к чему-то особенному.
— От гостей не требуется ничего особенного, — Элигос улыбается, но его глаза не смеются. Он и сам не может сказать, что придет в голову сиятельному маркизу Немуса на этот раз. Что угодно. Впрочем, неписанных правил Лерайе не нарушает — обычно не нарушает, но разве что-то сейчас обычно? Господне воинство в Доминионе, всплывший из бездн безумия Левиафан… О, обычное закончилось, а что началось — им и предстоит узнать.
— Все просто, — продолжает он. — Ничего не бойтесь. Ничему не удивляйтесь. Или хотя бы делайте вид, что ничего не боитесь и ничему не удивляетесь. Вот как этой змее…
Змея приподнимает голову, и на плоском лбу вспыхивает искорка — как драгоценный камень в диадеме — и гаснет.
— Нет, она не укусит, — слова Элигоса звучат, будто просьба, “не кусай, договорились?”, но это не так, давно прошло то время, когда она понимала просьбы, — без приказа. Напротив, она… Так что же, у нас мало времени! Я вернусь за вами к вечеру, будьте готовы.
Он поднимается с колен, но не спешит отзывать беса, обвившегося вокруг девичьей руки — смертоносный браслет, цепи и оберег, и страшная смерть, и надежная защита.
— Я оставлю ее вам, — он кивает на змею. — Она не позволит никому причинить вам вред. Если вы увидите в ком-то угрозу, только прикажите. Ее зовут Шакс. Шакс, охранять.
Змея в последний раз высовывает язык, будто пробует раскаленный душный воздух Вавилона, и оборачивается золотым браслетом с кровавыми рубинами глаз и бриллиантовой каплей на голове. Черный конь расправляет крылья, готовый взмыть в выбеленное жарой небо.
what war? any war. I haven’t seen a paper lately but I suppose there’s a war — there always is.
Вы здесь » Dominion » Личные истории » what’s a royal ball
