…Omnia mutantur, nihil interit*. Этот парадокс, не в последнюю очередь, касается всех дорог в мире,- но особенно дорог, ведущих в Вечный город. А поскольку, как известно, все дороги, опутывающие ойкумену своей паутиной, рано или поздно встречаются в Риме, римских дорог эта поговорка касалась в первейшую очередь.
Давно ли по сторонам этой каменной, наглаженной миллионами сандалий и ступней, взбитой, словно перина, тысячами копыт и продавленной сотнями колес… давно ли по сторонам её тянулись пугающими вереницами кресты с распятыми мучениками? Дети и старики, захожие варвары и торговцы взирали на них со смесью брезгливости и сочувствия; любопытные ставили деньги на то, когда окочурится тот или иной преступник; мальчишки кидали камнями; бродячие псы, вечно голодные, днем рыскали по округе, жадно принюхиваясь и мочась по окрестным кустам. Одни только легионеры, повинуясь приказу (проклятая служба!) до поры до времени охраняли какого-нибудь свеженького покойника, пока тот не испустит дух, не давая мародерам и врачам поживиться еще трепещущей плотью.
Теперь же… Нет, кресты никуда не исчезли. Их стало существенно меньше, и их вид уже не заставлял римлян и гостей города содрогаться от ужаса. Напротив, он вселял в сердца их мысли полные благочестия – о власти папы, о распятии Спасителя и о том, сколь благотворны для души покаяние и раскаяние. Но вот самих путников не стало меньше; так же, как прежде, они текли ручейками, ручьями, и наконец, пёстрыми реками, чтобы поклониться могиле Святого Петра. Так же, как и раньше, среди тех, кто трепеща, ступал в квадратный двор Базилики**, и тех, кто только взирал на неё с Квиринала, сновали уличные мальчишки, воры, нищие, проститутки, провинциалы, ищущие места слуги, паломники и гонцы,- словом, вся та смесь лиц, наречий и одеяний, которую можно сравнить разве что с разнообразием трав и цветов на майском лугу.
Бывалые путешественники в этом людском вихре опасливо прижимали к груди свой кошелек; дети жались к матерям. Даже монахи, у которых нечего было взять, кроме ряс из грубой шерсти, да четок, и те держались обособленно, словно боясь, что прилив мирских тревог и желаний захлестнет их и увлечет за собой, от берегов праведного жития.
Это опасение было не таким уж пустым, ибо, чем ближе становились городские ворота, тем больше по сторонам возникало и принималось шуметь пестрых палаток торговцев. Их голоса, предлагавшие снедь, украшения, ночлег, мощи святых, напитки, одежду, мулов, коней, ослов, ослиц, тень от своих шатров, настойки, лампады, косметику, алхимические зелья и женщин (из-под полы),- перекрывали бесконечный шум толпы, как крики птиц перекрывают шум прибоя, и еще больше кружили голову и сбивали с толку тех, кто впервые оказался в этом водовороте.
Из-за этого, да еще из-за жары, которая в этот день буквально обрушилась на предместья и город, в толпе то и дело возникали курьёзные, а то и неприятные происшествия. То неудачливый карманник не успевал вытащить мошну у торговца и был тут же пойман и передан запекавшимся от жары в панцирях, а потому весьма обозленным стражам; то публичные девки начинали осипшими голосами перебранку из-за порванного платья. А один из нищих – хромой калека с морщинистым, словно изрезанным годами лицом – то ли зазевавшись, то ли запутавшись в своих лохмотьях, растянулся прямо поперек дороги, под ногами очередной группы паломников.
Две публичных девки, которых он едва не сшиб с ног, с визгом отпрыгнули в сторону и, хохоча, продолжили путь, отпустив в адрес старика нелестное замечание.

Подпись автора

---

Aut inveniam viam aut faciam