В Джахеннском гареме короля Белета яблоку негде было упасть.
Его Величество, склонный тащить науку в постель и постель в науку, вечно отбирал туда самых смазливеньких, заставляя своих людей дежурить на отборе новичков бессменно. 
Здесь было из чего выбрать - и тощеньких девиц, и женщин в теле, и сладких, почти неотличимых от девушек юношей, и воинов, с иссеченными шрамами лицами.
Тяготеющий к анималистике, король любил эти бесконечные хвосты, рога, ряды зубов, жвала, копыта и прочее. Фурфур считал, что наука в этом деле совершенно бесполезна, если король желает совокуплять лошадь, пусть совокупляет лошадь, зачем разводить вот это все...
Высказывать это вслух он бы, конечно, не стал, а потому сносил и зоопарк вокруг, и общее ощущение какого-то гипертрофированного хлева, и даже собственные, недавно приобретенные рога - они выглядели интересно и ещё лучше смотрелись, покрытые тонким слоем золотой краски.
Хуже было то, что король тяготел к светлоглазым блондинам и блондинкам.
Когда главным его фаворитом был прекрасный, как закат, синеглазый брюнет с копытами и венком из полевых цветов, это ещё можно было терпеть - мальчишка был очарователен, как сон, но глуп, как пробка.
Но когда люди короля притащили в тронный зал одетого в рубище юношу, зеленоглазого и с целой копной золотистых локонов, Фурфур невольно заерзал на своем месте - он чувствовал, что ничем хорошим это не кончится. И оказался, как выяснилось, полностью прав.
Под этой маской гипертрофированной невинности, под этим тщательно выпестованным благочестием (ох, как он ломался, сам Фур так не ломался!) скрывалась ядовитая гадюка.
И это, кажется, было очевидно только самому Фурфуру, весь остальной двор Белета пребывал в счастливом неведении.
От своей новой игрушки король не отходил ни на шаг. Игрушка рыдала, заламывал руки, билась головой о камни темницы и молилась так, что невозможно было спать.
Короля это очаровывало. Фура бесило.
Он только избавился окончательно от этой томной трепетной лани, добившись того, чтобы она стала таким же восхитительно синеглазым козлом (на козла у короля, к счастью, не стояло, ему важна была антропоморфность) и вот теперь при дворе была новая напасть.
И что хуже всего, эту напасть утешали все обитатели гарема и половина обитателей дворца. Теперь напасти доставалась лучшая еда, лучшая одежда и все внимание не только короля, но и окружающих. Напасть утирала слезы и косила на Фурфура зелёным глазом, в котором не было ни капли страдания.
Две гадюки прекрасно чуяли друг друга на расстоянии и ни один из них не мог бы жить спокойно, пока постель короля грел другой.
Это было невыносимо. Невероятно. Невозможно терпеть.
Хуже всего было то, что даже оруженосец короля, мрачный и холодный, как глыба льда, Мурмур, кажется был очарован и готов бросаться на защиту этой самой напасти.
Фурфур доподлинно знал, что тот помогает этому зеленоглазому исчадию Ада залечивать раны после королевского буйства и даже пускал его отслеживаться куда-то к себе. И вот это было просто невозможно вытерпеть - на самого Фура этот оруженосец смотрел так, как будто тот был если не пустым местом, то местом как-то невообразимо испачканным. И всем своим видом оскорблял чужой взор. И это хотя бы в те дни, когда тот его вообще замечал!
И этой блондинистой шлюхе удалось завладеть его сердцем там, где Фуру не удалось даже кончиком когтя подковырнуть ледяную корку и посмотреть, что там под ней.
Было на что обидеться. Фурфур обижался.
Планы того, как вернуть себе благосклонность короля, он строил не год и не два. Это была длительная работа, начавшаяся задолго до появления в гареме бестии - в конце концов, король регулярно находил себе новых любовников и Фурфур с завидной регулярностью избавлялся от каждого или каждой из них. Рано или поздно.
Возможно, в этом случае ему просто нужно было приложить больше усилий.
Он прикладывал их со всем усердием, на которое только был способен - сначала лишил бестию всех жалетелей, тем более, что теперь, переметнувшиеся на чужую сторону, самому Фуру они были противны. Пришлось использовать слезы, лесть, много различных хитростей, подкуп и даже несколько убийств - но спустя пару лет никто не вёлся на эти крупные, как жемчуг, бестиевы слезы.
Картину не портило даже то, что Фурфуру и самому пришлось умереть - он пока был королю интересен и не потерял его благосклонность, а потому это была небольшая потеря.
Последнюю часть пришлось долго откладывать, потому что ее реализация была сложнее всего. Но пара удачных подножек зародили в короле зерно сомнения. Конечно, он и сам несколько раз опасно подставился, но в долгосрочной перспективе, если все пойдет хорошо, это было не важно.
К тому же, так удачно вышедшие при одном из последних перерождений рога все же удерживали королевское внимание - бестии пока так и не удалось обрести ни единой звериной черты.
Но прекрасный случай представился, когда королевский оруженосец покинул Джахенну. Какие дела и куда его влекли, Фурфура волновало мало, достаточно было того, что он больше не заступался за своего любовника и не мешал его устранить.
И все прошло даже гладко - достаточно было окучить уже уроненные зерна, удобрив и без того весьма болезненную королевскую паранойю.
Король боялся предательства и играть на этом было одно удовольствие.
А потому тщательно культивированный подозрения нужно было лишь разок подпитать. Фурфур знал, кому на самом деле предназначался тот яд и знал, что место ему было вовсе не в королевском кубке. А ещё не желал того, чтобы он оказался в нужном - ещё чего! Эта бестия и так получила слишком много!
Времени на эту комбинацию ушло немало, но достаточно, чтобы запереть золотовласую шлюху в королевских казематах почти на год. Там можно было рыдать до бесконечности - тюремщикам не было до этого дела, очерствелые и привычные ко всему, они уже не велись ни на красоту, ни на слезы, это Фур хорошо знал сам.
К тому же, так удачно сложилось, что королевский оруженосец, вернувшись, впал в немилость и какое-то время вовсе не появлялся при короле.
Белет даже в самом благодушном настроении не рассказывал, что же его так разозлило, отмахивался только тем, что тот не выполнил какое-то важное поручение. Что это было за поручение король, тем не менее, не рассказывал.
Но это было и не важно.
Достаточно было того, что больше никто не привлекал его внимание так сильно. Расстроенный предательством, Белет даже на новеньких смотрел без интереса. И это успокаивало.
К тому моменту, как верный оруженосец вышел из опалы, Фурфур уже успокоился - его статусу более ничего не угрожало, вполне можно было и позубоскалить. Не говоря уже о том, что та болезненная игла, втыкающаяся ему куда-то в район желудка, каждый раз, когда он вспоминал о бестии и королевском оруженосце, все ещё никак не хотела никуда исчезать.
Именно поэтому, заметив Мурмура в белых песчаных коридорах джахеннского дворца он весело дёргает уголком губ.
- Надо же, какой Его Величество отходчивый! - он не обращается прямо, но, впрочем, в пустом коридоре обращаться больше и не к кому.

Подпись автора

у тебя лицо невинной жертвы
и немного есть от палача

- Я предпочитаю слово "гетера", - мягко отзывается Фурфур, совершенно не считая нужным обижаться.
О, он все прекрасно о себе знает. Более того, он более чем спокойно признает и собственный статус, и его минусы и плюсы. Зачем стыдиться того выбора, который сделал сам?
Пусть для него, мужчины, жреца, нынешний статус должен быть не так уж и прельстителен, после смерти все меняется.
Если до первого купания в купели он ещё мог бы хранить какие-то иллюзии, то став демоном... Став демоном он растерял и иллюзии, и остатки каких-то прежних, нелепых человеческих приличий. Здесь они были ни к чему.
Здесь каждый добивался своего так, как мог. Как умел и хотел. Его путь не был ни лучше, ни хуже других. Унизительнее? Униженным Фурфур себя не чувствовал.
Там, среди смертных, торговля телом может и считалась предосудительной, но здесь, он прекрасно это знал, средства достижения цели не имели значения. Цепляться за старые устои значило лишь отказывать себе в возможностях. И если кто-то желал блюсти целомудрие и посмертно... Что ж, Фурфур не собирался отказывать этому глупцу в праве творить глупости.
- Впрочем, лучше быть шлюхой, чем глупцом, который без памяти влюбился до того, что чуть не позволил себя убить.
Фурфур расслабленно поводит плечами, укрытыми мягкой кремовой тканью. От его белой кожи пахнет жасмином и розовым маслом, приятный, успокаивающий его запах. Он чувствует себя довольно расслабленным сейчас, когда угроза миновала и его статусу на ближайшее время ничего не грозит.
Король теперь только в его власти и это прекрасно - будет время ещё сильнее влезть ему под кожу, обосноваться там навечно.

Подпись автора

у тебя лицо невинной жертвы
и немного есть от палача

По-хорошему, расслабленный Фурфур нападения не ждёт. Оруженосец Его Величества - что та ледяная глыба, он едва ли отреагирует. Это даже не пробный бросок, скорее попытка ткнуть пальцем в небо.
Потому что, если быть откровенным с самим собой, Фурфур в глубине души вовсе не думает, что Мурмур мог бы... Увлечься кем-то подобным. Да и зачем ему?
Не станет же он вестись на эту зеленоглазую дрянь вот так всерьез, не станет же потом злиться и...
Когда оказывается что "станет" Фурфур уже обнаруживает себя прижатым к стенке за горло. Так, что ноги его, в высоких золотых сандалиях, не касаются земли даже чуточку. Даже кончиками пальцев.
Очень трудно что-то говорить, когда чужие стальные пальцы сжимают горло, поэтому Фур сначала все же когтями отдирает их от себя, заставляя чуть ослабить хватку, а потом хрипло смеётся.
Кажется, хрипеть ему придется пока горло не заживёт.
- Так ты влюбился? Ты влюбился в эту гадюку, а она решила тебя отравить? - он захлёбывается смехом, жмурясь, - Я-то думал...

Подпись автора

у тебя лицо невинной жертвы
и немного есть от палача

Наверное, ему даже льстит - наконец-то ему удалось добиться хоть каких-то эмоций в свой адрес, пусть и настолько яростных. Пусть и не вполне за свой счёт.
А вот тут уже делается почти что обидно - значит, вот так? Значит, единственная мозоль, по которой он смог отплясать, это та зеленоглазая гадюка? Значит, нужно было вот так всадить пальцы в чужое нутро - чтобы получить ярость за кого-то ещё, даже не за самого себя?
Фур хрипло выдыхает, разбитое лицо у него не первый и не второй раз. Когда-то у него были шрамы, когда-то длинный шрам венчал и его горле - не мужчине бояться шрамов. Сейчас же...
Пройдет день или два, и он снова станет тем же, кем и был. Не велика цена.
Поэтому пока он просто прижимается щекой к стене, скашивая глаза вниз, туда, куда стекает рубиновыми каплями его кровь. Во рту становится сухо и солоно.
- Тебе даже.. не узнать, что делают мои губы, - обещает Фурфур хрипло, а потом все же выворачивается так, чтобы смотреть искоса, через плечо, пока этот порыв размазывания его по стене чуть спал.
- Я лгу. Яд в чужом кубке не лжет. Я всего лишь нашел ему лучшее применение, чем так бесславно погубить одного воина. Демона, решившего, что у него есть друг или... Даже... Возлюбленный?

Подпись автора

у тебя лицо невинной жертвы
и немного есть от палача

Фурфур смотрит снизу вверх - отредактированный, томным взглядом. Почти по-деловому.
Колени привычно-больно втыкаются в плиты пола, но он едва ли обращает на это внимание. Если обращать внимание на каждую ссадину, можно и вовсе ничем больше в этом посмертии не заниматься.
Поэтому он заученным, синхронным движением заправляет за уши непослушные вьющиеся пряди, постоянно лезущие в лицо и послушно складывает ладони поверх светлой ткани своей туники. Тонкие, усыпанные украшениями пальцы и кисти. Отпечатки под браслетами не видны, если не присматриваться, но они остаются достаточно четкими, чтобы можно было измерить, при желании, хват.
- Кто же тебе запретит? Бери, - он аккуратно проводит по губам тыльной стороной ладони, а после размыкает губы, уютно устроив расслабленный язык в немом приглашении.
Фиалковый взгляд, спрятанный за полуопущенных и ресницами, у Фурфура почти скучающий.

Подпись автора

у тебя лицо невинной жертвы
и немного есть от палача

Фур не ждёт смущения, но все же гадает - будет ли оно?
Король был чистоплотен и параноидален до крайности, но, все же, никогда не запрещал использовать свой гарем по назначению. На его любимцев не покушались лишь из вассальной преданности да подобия вежливости.
Но Мурмур, насколько он знал, никогда не был любителем таких развлечений.
Спроси кто Фура, и он бы ответил, что королевского оруженосца оскопили ещё при жизни, да ещё и по голове явно хорошенько ударили перед смертью.
Иначе никак нельзя было объяснить эту холодность и нежелание приобщаться к общему веселью - да что там, он даже на роскошных королевских пирах смотрел не на обнаженных танцовщиц!
И вот теперь этот бастион пал.
Осыпался с грохотом камней.
Фурфуру делается даже жаль - насколько же должно болеть, чтобы сорваться вот так?
Ему не жаль отдаться, это не та цена, которую он вообще воспринимает как весомую, словно милостыня. И все же...
Именно поэтому он отстраняется, плавным змеиным движением, так и не позволив чужому члену коснуться губ.
И тянет руки, торопливо и быстро поправляя чужие штаны, туго затягивая шнурки в узел. И только потом поднимается на ноги, одним движением, словно это для него не составляет ни малейшего труда.
- Идём, - командует Фурфур негромко, цепко сжав когтистые пальцы на чужом запястье.
- О, только не надо сопротивляться, ты мне и так уже должен за уделанную одежду.

Подпись автора

у тебя лицо невинной жертвы
и немного есть от палача

В Джахеннском дворце бесчисленное количество комнат - без путеводителя здесь нетрудно и заблудиться. Но Фурфур чувствует себя здесь как рыба в воде, он знает кому принадлежит каждая комната, знает, что в этом крыле никто толком и не пытается ничего охранять - зачем, если здесь находятся те, кто и не желает другой жизни?
Поэтому Мурмура он, не особо боясь чужих глаз и языком, затаскивает в те покои, что когда-то Белет пожаловал ему, будучи в хорошем настроении.
На первый взгляд кажется, будто королевские бесы устроили здесь обыск, пытаясь уличить владельца в чем-то предосудительном. Слишком много здесь... Вещей, занимающих не свое место, а все горизонтальные и вертикальные поверхности.
На второй взгляд становится понятно, что так это помещение выглядит всегда.
Но Фурфур не позволяет своему спутнику не первого взгляда, ни второго.
- Один единственный раз, - предупреждает он твердо, - а потом ты забудешь сюда дорогу. И эту свою блядь забудешь тоже. Если король узнает, что ты его привечал, переродишься лет через десять с головой лошади и задницей бегемота. В лучшем случае. В худшем... - он не продолжает, толкая Мурмура ладонью в грудь, по направлению к смятой постели, явно не после любовных утех, а после разнузданного и весьма сладкого сна.
- Раздевайся, не тяни. Давай, ты это уже делал, я затягивал не такой уж тугой узел. Меееедленно развяжи его обратно, сними эти бесполезные тряпки, а дальше добрый Фурфур все сделает за тебя сам. Расслабься, закрой глаза и получай удовольствие. Можешь думать об этой своей подстилке, мне не жалко.
Он аккуратно расстёгивает фибулу на своем одеянии, позволяя ткани соскользнуть на пол у его ног, а потом переступает через нее, делая шаг навстречу.

Подпись автора

у тебя лицо невинной жертвы
и немного есть от палача

Посмотреть есть на что - Фурфур почти отдыхает взглядом на обнажённом теле, которое не является частью какого-либо животного или короля.
Не то что бы он редко видел обнаженных людей, но особенность королевского двора упиралась в то, что посмотреть на что-то эстетичное здесь было трудновато. Взгляд Белета все это, несомненно, радовало, Фурфур же считал подобные извращения лёгкими излишествами. Он любил обычные, человеческие тела, лишенные какой-либо бесовской составляющей. Холеные, лощеные, как и положено демонам, достигшим пика своей силы.
Браслеты тревожно звенят на запястьях, когда его вжимают за эти запястья в постель. Фур недовольно морщится - строптивых любовников, с которыми он спит из сострадания, он любит ещё меньше.
- И почему никто просто не может меня выслушать до конца? - интересуется он в пространство, рассматривая чужое лицо в обрамлении своих коленей. И шевелит лодыжкой - браслеты на них тоже издают мелодичный звон.
- Постоянно одно и то же. Я вот не люблю, когда мне лгут, особенно в постели. Но разве хоть кого-то это волнует? Разве хоть кто-то слушает, что говорит Фурфур, разве кто-то исполняет его просьбы?

Подпись автора

у тебя лицо невинной жертвы
и немного есть от палача

Фурфур привычен ко многому и ко многому же безразличен - если продавать свое тело день за днём, пусть и не за золото, а за блага чуть более эфемерные, невольно привыкаешь не брать в расчет такие мелочи как синяки, ссадины, царапины, разрывы и прочие рабочие травмы.
Ему трудно сделать по-настоящему больно, в основном потому, что никто обычно не ставит себе задачи найти те самые больные места. Достаточно просто красочно постонать и порыдать, чтобы убедить кого-то, что ему действительно ужасно неприятно.
Вот и сейчас Фурфур только досадливо шипит, стаскивая бедрами чужое горло, но не то что бы спешит сильно воспротивиться.
- Я чувствую провокацию в твоём тоне, - отзывается он, чуть сбиваясь с дыхания, - но если ты хочешь знать, то я всегда хотел обсудить ощущения, которые испытываешь, когда у тебя в заднице находится чей-то член. Никогда не пробовал? Ощущение, будто в тебя засунули раскалённый шомпол, который непрерывно двигается, наматывая твои внутренности на себя и пытаясь их вынуть. Что все вообще находят в сексе? Довольно бессмысленная трата времени удовольствие от которой сильно преувеличено. С женщинами, знаешь ли, проще. Возможно, потому что ещё ни одна женщина не попыталась засунуть свой член мне в зал, но, возможно, я просто ещё не встретил ту самую.

Отредактировано Furfur (2024-06-30 02:43:12)

Подпись автора

у тебя лицо невинной жертвы
и немного есть от палача