Вот Бегемот, которого Я создал, как и тебя. Вот его сила в чреслах его и крепость его в мускулах чрева его. Поворачивает хвостом своим, как кедром; жилы же на бедрах его переплетены. Ноги у него, как медные трубы; кости у него, как железные прутья; это - верх путей Божиих: только Сотворивший его может приблизить к нему меч Свой. Горы приносят ему пищу, и там все звери полевые играют. Он ложится под тенистыми деревьями, под кровом тростника и в болотах. Тенистые дерева покрывают его своей тенью; ивы при ручьях окружают его. Вот он пьет из реки не торопится; остается спокоен, хотя бы Иордан устремился ко рту его. Возьмет ли кто его в глазах его и проколет ли ему нос багром? (Иов 40, 10-19).
Что может быть прекраснее, чем в ясный полдень, когда солнце царит в зените, и ни огромная сосна, ни крохотный камушек не отбрасывает тени, нежиться в прохладе под опахалами, неторопливо, крохотными глоточками опустошая один кубок с алой, пряной жидкостью за другим, и читать очередную книгу?
Разве что темная полночь, когда ветра укутывают мир пуховым одеялом снежинок, и ледяное дыхание ночи становится вкратчивым, как прикосновение смерти, пока ты нежишься в тепле, у очага под покрывалом, и неторопливо, крохотными глоточками опустошаешь один кубок прозрачной, чуть золотистой жидкости за другим, читая очередную книгу.
В этот раз я предпочел полдень. А один из смешных стариканов, отказывающийся принять факт, что его представления о рае и вечном блаженстве и были причиной, по которой он оказался в Эдеме, принес мне новую книгу. Старец трясся над ней, или перед моими вроде бы пустыми покоями, ожидающими явления хозяина среди громов, молний и в обязательном аромате серы, или просто до трясучки отрицал, что все заученные наизусть трактаты, так же как и их ежедневное переписывание и сличение копий, не приносят ему ни грана счастья, а вот мучений – предостаточно. Хотя бы потому, что он никогда не думал, где и как будет переписывать свои книжицы, а погода в моих владениях подчиняется единственному закону: моему настроению.
- О Бегемот, царственный владыка Баст, прими скромное подношение, - срывающимся, скрипучим тенором заголосил старец. И я вспомнил его. Знатока моих имен и атрибутов.
Рукопись легла на обитый бархатом поставец, и я спрыгнул из своего убежища за пологом постели, и сладко, неторопливо потянулся. Пугать старика я не стал. Такие глупости приелись так давно, что мысль о них вызывала звучную отрыжку. Невидимая прислуга, легким, но упорным ветерком вытолкала упрямца вон, лишив очередной раз достижения недостижимой цели: получить признание и одобрение за свой труд.
Старикан даже бороденкой своей не дернул, хотя впервые я удостоил его лицезрения моего великолепия и в этом, самом мирном из образов, но как бывает со знатоками, он был слеп к очевидному.
Кот, только что поименованный посетителем. На этот раз короткошерстный. Крупный, но далеко не лев или гепард. Большой, лоснящийся черный кот с яркими серыми глазами. Длинные, светлеющие к кончикам, усы - моя гордость, гибкий и подвижный хвост – моя радость, тихо цокающие по мраморному полу когти - мое предвкушение, а в прищуреных глазах моя египетская дрема в колыбели цивилизации.
Уединившись, я еще раз потянулся во всю длину, изгоняя негу из каждой мышцы, и поднялся на ноги. Листать книги лапами, знаете ли, сомнительное удовольствие, а уж себе я в наслаждениях не отказываю.
В полуденный зной, когда у тебя есть вино и книга, одежда определенно излишество. Растянув несколько мгновений так, чтобы пылинки замерли в сухом и ароматном воздухе, я с удовлетворением оценил собственную руку. Идеальные пальцы, аккуратные ногти, бархатистая кожа цвета темного эля….
О, никакого противоречия. Я отдаю должное как всем удовольствиям, так и всем напиткам, они окрашивают настроения как и кожу, передавая полноту и мимолетность как мгновения, так и вечности.
Книга оказалась еще одним неимоверно занятным трактатом про устройство небес. Увы, первого епископа Афин с забавным для святого именем Дионисий, мне встречать не доводилось. Не исключено, несмотря на сомнительные сочинения, он все же удостоился божественной благосклонности. Впрочем, может и не было никакого Ареопагита, что было бы еще более парадоксально и уместно.
Тем не менее, кое в чем он был прав. Хотя бы относительно моей теперь такой далекой родни из третьего чина Престолов. Получив немного удовольствия от собственной сентиментальности, я пожаловал старичку переписчику Дар: дни успокоения. А что тот не будет в состоянии оценить щедрость по заслугам и воспользоваться ей с толком, скажите, разве же все это мои заботы?
Моя единственная забота, мой Эдем, но и она мне в удовольствие.
Отредактировано Behemoth (2024-07-26 15:00:21)
