Я помню музыку лучше, чем собственное имя.
Не ту, что играют в сводчатых чертогах Сената, и не ту, что льётся сквозь витражи обрядов.
А музыку ветра в шатре, когда всё, что у тебя есть — прах под ногами, уголь на ладонях, и Господь в груди.

Я был пастухом. Я был царём. Я был проклятием для тех, кто шептал о милости.
И каждый раз я молился так, будто слышат.

…но когда я молчал — слушали.

⸺⸺

Имя моё с тех пор не звучит, и всё, что от меня осталось — в купеле заново переписано чужой рукой.
В глазах — свет, что не горит.
На лбу — метка, которую не вижу я сам.
Я не демон. Не бес. Не зверь.

Я — тот, кто ещё помнит.

Иногда ночью я слышу, как гремит барабан. Он откуда-то сверху. Или снизу. Я больше не различаю.
И пока другие спят, я играю на струнах — из жил.

Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых…

Я знал этот стих наизусть, прежде чем начал понимать, что значит — быть нечестивым.

Моя память просыпалась медленно. Сначала — запах хлеба. Потом — звон пращи. Потом — лицо пророка, отвращённого от меня. А потом... лицо женщины, которую я хотел забыть.

Грех возвращается всегда — но не всегда с рогами. Иногда — с голосом матери. Иногда — с дыханием врага. Иногда — с бесконечной, терпеливой тишиной сада, который не цветёт, но и не вянет.

Когда я впервые оказался здесь, я подумал — я в Раю.
Всё было слишком совершенным.
Слишком красивым.
Слишком… недвижимым.

А потом — птицы перестали петь.
Или, может, я перестал их слышать.

Кто я здесь?

Я не царь. У меня нет трона.
Я не пророк. Молчание Господа длилось века.
Я не воин. Моё оружие превратилось в трость, и я ходил, склоняясь к земле, слушая чужие сказки, как когда-то Самуил слушал мои.

Здесь, в Эдеме без Бога, я писал стихи, сажал виноград, собирал воду в ладони, и смотрел, как она ускользает сквозь пальцы. Я думал — это очищение. Что так и нужно.

Но однажды... я увидел, как один из садовников исчез.
Просто — исчез.

Остальные молчали.

Я встал, чтобы уйти. Я хотел спросить, где он. Мне не ответили.
Я начал вспоминать — голоса, имена, лица.
Мир снова запел — но не гимн, а стон.

И тогда я понял. Это не Рай.
Это его имитация.

Я не знаю, как давно я ушёл из Лже-Рая. Возможно, всего лишь миг назад. Возможно, сотню лет.
Место, где я сейчас нахожусь, не имеет имени, как и те, кого я встречаю.
Но у меня имя есть.

Давид.
דָּוִד‎ —  что, как я ще помню, означает "возлюбленный" на иврите.