Она хочет.
Дотронуться до источника силы, понять и поглотить, осознать и отвергнуть, хочет смириться через ужасающую жажду постижения сути и сущности. Когда бы Оробас мог рассказать или показать или научить. Но Лоу много лет как не способен учиться, не способен видеть дальше.
Поэтому Лоу готова взять знания силой, отчаянным рывком стекая вниз.
Будто бы она встала у открытых ворот и была милостиво пущена в
зверя пасть
провалилась или затекла или была втянута
Оробас - эхом Лоу звучал собственный голос - пустота
Огромная всепоглощающая дыра... Чернь. Ни букв ни символов, ни границ
- Да-да-да... он, разумеется, должен был открыть перед тобой сокровищницу Сизифа, расписать всё что знает, и не расписать даже, а заботливо положить в твою голову. Ты - дура!
Ответом Оробасу, ответом Лоу - крик второй и смех первого...
- Получай удовольствие, родная, как я, пока наш милый общий Оробас считает, что ты у него одна - Чувствуй. Ну же!
Мыш расширяется внутри, размазывая себя-не_себя тонким слоем амальгамы на поверхности чужого тела, сквозь чужую кожу, сплетая нервные окончания, достраивая и синхронизируя. Так же как он движется и просачивается через преграды, так же как легко разрушая свою телесность, как Оробас сохраняет свою.
- Как мило, Бася-лапушка так трогательно разрешает тебе стать им, милостиво пустил внутрь. Иронично, да.
Сквозь крик мечущегося, бьющегося женского начала злобным шепотом выступает голос, способный управлять и направлять, - Оробас настолько же заперт в своих высоких познаниях, знаках и символах, насколько ты заперта в понимании физиологии происходящего. Дура Лоу. Он сейчас чувствует тобой и движется тобой, И даёт тебе по потребностям.
Мерзкое вино слишком пряное и терпкое, слишком сладкое и сложное. Хочу воду.
Аспид тянется, купается в алкоголе, привычно, но случайно, не сдержав каплю яда. Хочу отравиться и не могу.
Где я?
Тихий смех Лоу отражается от внутренних стенок и теряется в черноте "Это ж надо, как Хаурес тебя испортил, восьмидесяти лет хватило, чтобы вызвать гнев, но не исправить"
- Попытка торгов между котиком и лошадкой не прошла критику, и теперь ты окунулась в депрессию и самоповреждение. Очень канонично.
Очень.
Отстранённо. Наблюдать как руки гладят собственное тело, чувствовать телом собственные руки, странно чужие и неестественно точные, контрастные окружающему миру и фиксированные в одном состоянии. Мимо воли они двигаются и чувствует тело, которое мимо воли двигается и чувствует на себе руки; пока сама воля бьётся в попытках остановить, в желании заглушить или не чувствовать - три одинаково закрытые двери, в которые Лоу толкается без разбора.
Крик не слышен.
Лоу соединяется с Оробасом, чтобы вспомнить чем он был, чтобы показать самому себе телесность.
Это ведь приятно, по-звериному извращённо ласкать себя пальцами, тонуть острыми наманикюреными ногтями во влагалище, пока оно не начнёт течь привлекая самцов запахом, до острой боли сдавливать соски, царапать грудь, пока она не набухнет и не станет чувствительной.
- Смотри Лоу, ты думаешь они сильнее тебя, а сами ведут себя как...
- Не хочу повторять, не хочу умирать, не хочу чтобы снова было больно... - жалкие всхлипы и картины, которые видели они оба, запахи химер, которые разрывали их человеческое тело, иногда жрали, иногда имели, иногда не обращали внимания и тогда человек зарывался в гряз, прятался, сливался с фоном и мечтал исчезнуть.
- Ты поэтому не любишь Оробаса? Ты ещё не забыла Гаапу? бедняжка. - белое согревается изнутри, истекает ядом и слезами. - Смотри внимательно. Слушай внимательно. Чувствуй.
Как красивые ноги раздвигаются, мышечные, гладкие, скульптурные, будто вытесанные из камня открывают такое ничтожно узкое и хрупкое, девичье, розовато-нежное, цвета чайной розы и ароматом тела, таким же древним как и ароматы цветов.
Первый боялся принца и был робок, боялся большей частью потому что осмелился быть первым. И потому что Пурсон отвернул лицо, показав свою непричастность и вседозволенность. Принц развлекается с позволения Пурсона, под сотней его взглядов и десницей, занятой поддержкой чаши вина, а не своих подданных.
Второй бросал вызов, вогнав свой член в зад распластанной женщине, ему хватило трёх фрикций, чтобы смешать свою сперму с кровью из надорванной внутри Оробаса кишки.
Третий также боялся принца и поэтому входил во влагалище долго, остро и яростно, приглашая других разделить трепещущее тело...
Не боль, в растянутом нутро нет боли, но ощущение слишком сильное и внезапное, слишком глубоко проник, слишком растянул... слишком, как? неестественно ясно, без пелены страсти она не столько чувствует, сколько осознаёт, как внутри движется чужой член, большой до дискомфорта и твёрдый, напряженный, не останавливающийся, сменяющийся, не дающий возможности выдохнуть и привыкнуть, что-то понять или почувствовать, слишком громко и пошло звучат шлепки чужой мошонки и чужих бёдер о зад. Будто бы тело начало жить отдельно от чьей либо воли оно наполняется гормонами, потеет и движется навстречу, выгибается ища новых рук, лап, когтей, перьев, новых ощущений, которые пьёт заходясь в каком-то неестественном экстазе от происходящего. Оробас/Он/Она/Тело начинает вторить движениям, насаживая себя, вновь становясь заводной игрушкой в чужих руках, дрожит, не понимает можно ли больше, можно ли глубже, или надо меньше. Шумно дышит и постанывает принимая всё, что есть, также неспособная остановиться или успокоиться, самораспятая среди винных паров и блюд женщина стонет. И кричит белеющей поверхностью и всё ещё пытается двигаться, пока её истерикаисходится в чужом оргазме, ищет новую дверь и выходит, однозначно - в боль. В следы зубов на месте ран и царапин, в невозможность вдохнуть свободно. В звуки, и ставшее саднящим трение снаружи и внутри. Как будто тот, кто пытался избавиться от мучительного зуда, лишь разжигал и раздражал сильнее с каждым новым партнёром с каждым новым семенем.
- Ты не умрёшь, мышка-малышка Лоу, ты сама демон и сама яд для демонов. Чувствуй как ты смешала свой яд, и пролила его, Слушай как Оробас спрашивает тебя, ему важно, что ты ещё способна чувствовать и слышать, Смотри как сгибаются от боли те, кто слишком долго входил в израненное нутро и позволил себе прикасаться к тебе слишком интимно.
Это же такой милый подарок! Оробас преподнёс его тебе! Их искорёженные умы никогда не узнают, что были наказаны за то, что в неурочный час взяли предложенное принцем, и не узнают, что наказание их носит имя мелкого крысёныша. Разве что Пурсон, может догадываться, но и он не знает наверняка.
- Подпись автора
Куда бы мы ни пошли — мы возьмем с собой — себя.
