Вода капает с земляного края - хрустальная россыпь слез катится по хрупким, полупрозрачным изумрудным травинкам. Слишком частая для росы, слишком редкая для ручья. Уже не роса, еще родник, еще не ручей.
На его родине такая бы существовала только весной, в пору дождей, а к лету бы высыхала. Но ее бы называли громким словом "водопад", и у нее было бы красивое название. Скажем, "Девичьи слезы". Или Lacrime di felicità? А крестьяне бы рассказывали красивую легенду о какой-нибудь девушке, силой выданной замуж за богача, которая от горя закололась в этом самом месте, а ее кровь смешалась со слезами и стала водопадом.

У этого же места нет имени. Нет и прошлого. Нет истории. Ни одна девушка не рассыпалась светлыми каплями отчаяния, ни один парень не рыдал над прозрачным источником, тщетно пытаясь разглядеть любимое лицо в волнах. Те, кто приходит сюда, порой пытаются придумать свою сказку - но проходит время, и они уходят, забывают, и эта сказка исчезает вместе с ними. А место остается, потерянное в веках, безликое, прекрасное и немое.
Как и всё здесь.

Он бы тоже мог придумать этому месту и имя, и историю, и когда-то он даже пытался - но спустя годы от этих попыток начинает лишь болеть голова.
Болит голова и от попыток вспомнить слова когда-то родного языка. Ускользают буквы, теряются слоги, скачут безумной чехардой ударения.
Здесь не имеет значения язык - все говорят на одном - едином, безликом. Никаком. На каком говорит человек? на каком он думает? попробуй, разбери, пойми, вгрызись между привычным "понятно". Получится ли разобрать, получится ли услышать за этим, безликим, общим - гортанные вскрики, пришепетывания, звучные округлые гласные, или - и того более - странное, птичье, щелкающее, свистящее... и как только может человеческое горло произвести такие звуки?..

Он помнит короткие дни, когда чары спадали - когда другие смотрели друг на друга в отчаянии, не в силах объясниться, не способные понять даже самое простое. А он мог ходить и слушать, вслушиваться в чужие - настоящие! - голоса. Жадно запоминать, записывать, разбираться, зарисовывать непривычные знаки, записывать непривычные звуки, пытаться повторять, торопясь и путаясь... И слышать, как одобрительный смех срывается с черных губ, блестящих губ цвета эбенового дерева. Будто бы на эти короткие мгновения поэт и воин из неведомой далекой страны, страны, название которой ему неизвестно и ничего не говорит - снова становится живым.

Но он знает, что потом, однажды утром, все вернется к привычному - и на листах вместо записей останутся лишь пустые, бессмысленные орнаменты. Когда это случилось в первый раз, ему впервые захотелось накормить ими огонь. Но он не привык уничтожать даже неудачные черновики - ведь спустя время они могли пригодиться, могли натолкнуть на новые мысли.

Впрочем, здесь пригодиться не могло, кажется, ничего.

Здесь было все - и не было ничего. Не было истории, не было языка. Здесь ничего не менялось - годы? столетия? тысячелетия?.. Нет, если верить тем, кто пришел недавно, с момента его смерти прошло меньше половины тысячелетия. Но за это время на Земле к небу взлетели повозки-птицы, по дорогам помчались повозки, быстрее и неутомимее, чем сотня лошадей, впряженных в одну упряжку. От Земли к небу поднялись здания на десятки и сотни этажей. Он мог лишь представлять это себе, да чертить рисунки, пытаясь уже - не обогнать время, а хотя бы угнаться за ним.

Здесь же... не изменилось ничего.
Здесь можно придумывать новое, можно изобретать что угодно - тебе лишь улыбнутся вежливо, может быть, похлопают... и снова не изменится ничего. Потому что - зачем что-то менять в совершенстве? А в этой земле совершенно все.

Здесь звенят не пересыхающие ручьи, здесь одни и те же птицы поют одни и те же песни, и в их гнездах никогда не бывает птенцов. Ты сорвешь плод с дерева - завтра на нем будет такой же плод. Ты придешь к кругу философов - и услышишь, как они обсуждают то же самое, что и вчера, и третьего дня, и третьего века... Могут измениться лица - но и это случается редко. Созданный единожды кружок с трудом принимает новичков. А новичкам остается лишь создавать свои кружки... которые со временем точно так же застревают в своем вечном круге обсуждений.

...Человек встает с места - и не замечает, как листы бумаги белыми птицами разлетаются с его коленей.