Мизере расхохотался бы в голос. И сколько бы ни смеялся, достаточно не будет. Он обожает маркиза. Обожает эмоциональным, нежным, взбешенным, циничным… всяким, в общем. Любое из сбивчивых настроений Лерайе - история про мятноватый холодок счастья.
– Давай смотреть на вещи чуть позитивнее? – котик, несущий сейчас на себе аляповатый человеческий облик, старается говорить мягко и вкрадчиво. На ты они уже перешли - сложно не перейти, когда над формулой эпидемии вы работаете вместе. Мизере предпочитает называть это формулой: останки человечности требуют избегать восковой формулировки “я-разрабатываю-лучший-способ-массового-убийства”. – Они вымерли? Вымерли. Они окажутся в твоем распоряжении? Скорее всего, особенно если мы расскажем, что жители Афин достойны участи лучшей, чем мрачная фамильярность рядовой разборки на входе в ад. Вы, дорогой маркиз, просто немножечко чистоплюй…
Понос ему не нравится.
Понос, знаете ли, ещё не худшее последствие. Могло бы быть оригинальнее. И ещё более ароматно. Ароматы один другого гаже, впрочем, и так вздуваются быстроногими неопрятными волдырями. И от сладостной благородной гнили начинает болеть голова.
Но оправдания оправданиями, а причину сбоя найти надо. В аду - и над самыми разными подопытными! - все работало нормально. Да и не в аду, и на земных импровизированных полигонах. Что сломалось в их смеющемся искусстве сейчас, не слишком понятно.
Мизере нынче - тошнотворно дотошный кабинетный учёный. Он бы уволок на свою территорию образцы воды, почвы, воздуха и гадких людских испражнений, просчитал бы все в тишине и покое и нашел ошибку. Если она была. Высказал бы, что думает о причинах. Но маркиз выражает цепкое неудовольствие и топает ногой - и думать надо сейчас. Только сейчас.
В глубине души Мизере подход одобряет: дома найдутся и другие занятия. Новую разрабатывать, например. Или…
Или ему просто нравится ощущать всем собой маркизово недовольство. Так ведь тоже бывает? Есть в нем в этот момент что-то особенно родное.
– Саму формулу мы проверяли во всех условиях, – размышляет он вслух. – Все работало. И вшитую возможность беспроблемного размножения мы тоже проверяли. Тут другая среда? Вряд ли. Среда… как везде среда, хотя проверки требует. Теоретически что-то сбить могло, но что?
Котик перекидывается и неслышно ступает мягкими лапками по полу. Упругий коший нюх тоньше человечьего: он вполне способен приоткрыть некоторые детали. В голове вибрирует что-то созвучное с развеселыми антиутопиями ещё не родившегося Камю: дин-дон, подавайте блокнотик!
Смотреть на этих людей - воровать птичьи яйца вслепую: никогда не знаешь, на что наткнулся, и чем все это закончится. И пока Мизерере не видит ни единой занюханной закономерности.
А значит можно и обратно. И книгу достать.
Она достойна лучшей участи, чем купание в мраморной афинской грязи, но текст он знает наизусть. Перепишет, если что. Долго ли умеючи.
Маркиз перестает сверлить взглядом имитирующую невозмутимость своенравную собственность и вперяется в трепетно выписанные буквы, выискивая ошибку. Лицо неуловимо подвижное, хищное, спина напряжённая - будто готов сию секунду рвануть с места, ловить и карать неугодных…
Мизере приходится потратить неприлично много времени на попытки убедить себя в нецелесообразности и доказать - себе же - что он ещё успеет налюбоваться. Сейчас надо посчитать, не отвлекаясь, кому могли бы помешать их невинные эксперименты. Так, в порядке бреда.
– Покровительнице места? Тут какая-то защита? – задумчиво бубнит он себе под нос: не слишком тихо и не слишком громко. Ровно так, чтобы маркиз мог выбирать, хочет он сейчас это услышать, или пока ещё нет. – Адским конкурентам? Но кто нас там знает с этой точки зрения? И зачем сейчас? И где тогда, во имя великой Баст, да не придет она сюда, утекло?

Кот сверяет, конечно сверяет. Коту страшно интересно, и он принюхивается к ажурным, ювелирно пересобираемым плетениям, тоненько и отстраненно констатируя, что ему до этакой виртуозной ловкости жить и жить. И даже обнаруживает парочку незначительных неточностей. Маркиз имеет дурное обыкновение смотреть только на крупные и яркие мазки, упуская полупрозрачную блеклую мелочевку, но здесь и ничтожно изменённая длина черты при сохрании общего вектора могла бы…
Резкая смена декораций - могильник на бордель. Кому б похвастаться этим замечательным туром по основным достопримечательностям судьбы человеческой? Сбивает с мысли.
Подсунутый нож своим заляпанным уродством почти красив, и всё-таки трогать его Мизере брезгует. Маркиз мог бы сейчас полюбоваться щеками, пропитанными омерзением пополам с интересом случайного зрителя цирка уродов. Или капризно и ломко выгнутыми в гротескном изображении изумления бровями. Или всем котом, жалобно сжавшимся, будто переел кислой малины и оказался в ванне со льдом одновременно.
Но маркиз занят, оценить лицедейство некому, приказной тон ставит дыбом отсутствующую шерсть на загривке, и откровенно недружелюбную желтоусую рукоять приходится обхватить даже не двумя пальцами…
"Эта ересь режется как-то мерзко".
Пары монет этому несостоявшемуся наемнику хватит. Мизере аккуратно кладет их на бесформенное тельце. Ни к чему заводить долги. Даже перед мертвыми и отвратительно хрустящими масками. Это может плохо закончиться. Маркиз предпочитает проходить мимо сохранительноэнергиевых магических смутностей, печатая искусные шаги, а вот Мизерере суевериями не брезгует. Даже когтистых и костистых прислужников гоняет ладаном.
– Подводя итог, – лениво тянет кот, посматривая то на неделикатную труповатую лужицу под ногами, то на подраненного хозяина. Странной формы царапины напоминают то ли зонтиковые спицы, то ли позолоченные искусственные стебли. – Мы не узнали ничего полезного, кроме того, что автор наших мокрых и грязных неприятностей был не так туп, как нам, конечно, хотелось бы. И изрядно уменьшили боеспособность.
От самого кота толку в любых столкновениях чуть меньше, чем никакого. Он может красиво постоять, задрав хвост, под клетчатым неприветливым дождем из оружия и заклинаний, но никак не напасть и выйти победителем.
А способностями зализать раны странный гранёный процесс перерождения его если и одарил, то проверить не дошли ни лапы, ни руки.
“Тест на склонности им изобрести, что ли? Магический. По… – мысль такая бредовая, что хочется нервно дернуться. – Понятно, что можно и крокодила научить носить сандалии, и все мудрости такого рода как раз с демонов и списали. Но надо же как-то релаксировать. Одними эпидемиями - хоть они сто раз возвышенны, воздушны и ветрены, хоть похожи на поток дерьма – сыт не будешь”.
– Если мы будем распутывать эту историю по именам посредников, – Мизере начинает с опаской, бдительно отслеживая степень маркизова тучного недовольства, искрящегося бордово-черным, – то рискуем в итоге обнаружить, что наш заказчик - краб на самом дне моря. Потому что он нам никаких имен не назовет, даже если извернуться и изобрести способ читать крабьи мысли. Мы, конечно, можем потом воспользоваться и этой информацией, и открыть ресторацию с морским меню, потому-что-крабы-жрут-и-себе-подобных-и…
Конец неудачной шутки приходится протараторить, прижимая уши. Незадача. И не дошутить оскорбительно, и дошутить чревато, и серпантин бессмысленных фраз повисает в воздухе, отказываясь занимать свое законное место на хозяйских ушах и разряжать разыгравшуюся обстановку. Раз-два-три. Три-два-раз. Маркиз смотрит недобро, но голову оторвать не стремится. Фух. Можно продолжать.
– В общем, сначала надо понять, кому это нужно и на кой черт. Не поименно. Но хоть как-то! Афину исключили. А адская братия? Никто не интересовался планами на будущее? Не ходил в нашу библиотеку, прикрываясь ностальгией по какой-нибудь побасенке, бывшей в ходу триста лет назад и согревавшей чистую детскую душу? Не прикармливал бесов? Не платил карточные долги за кого-нибудь из домашних? Не…?
Если Лерайе всё-таки решит сейчас отправить кота на внеплановое купание в купели и даже не скрасит своим присутствием ненавистный момент липкой новорожденности, вытекающий из болезненной агонии, Мизере его поймет.
А пока он со вздохом отрывает кусок от своей удивительно чистой хламиды. Местные - в смысле афинские - ее почему-то считают нарядным огненным знаком всех мыслимых и немыслимых человеческих достоинств. Прибили бы за нарушение священной формы. Но кот пытается припомнить, не брали ли они с тобой что-нибудь полезнее моровой модной формулы и концентрированного оркестрованного недовольства. Тут хоть воды б найти. Для начала. Проверенной. Замызганный опытный кувшин, безобразящий и так малые местные красоты, не вызывает у него никакого доверия.

– Если он решит сожрать тебя, отравится, не дожевав даже первый кусочек, – ехидничает кот, подрисовывая дизайнерской напольной грязью охранительный круг и корча страшную рожу голодной плотоядной скотине. Скотина косит капельку испуганно, но в целом котовьи ужимки бесшабашно игнорирует, едва поняв, что прямо сейчас ее не пришибут. Ещё и выпуклыми глазами хлопает с явной обидой: вас, мол, не трогаю, не истязаю изощренно, ужинаю, чем бог послал, даже не шумлю! А вы тут дразнитесь.
– Ладно, ладно, – Мизере хмыкает очень тихо, чтобы не мешать Лерайе, но очень весело, и с милостивой придворной патокой распоряжается этим торжественным пиром. – Жри уж. И этого забирай, негоже портить хозяйский пол. Должен будешь. Я тебя запомнил. Расскажешь мне потом что-нибудь интересное. И плевать, умеешь ли говорить. Научишься, если хорошо попросят.
Лягушачья морда после сытного обеда кажется чуть более лоснящейся? Умной? Просто человекообразной?
“Интересно, что будет с этой животиной, если скормить ей высшего демона? – какая крамольная мысль! – Не хозяина, конечно. Кого-нибудь из конкурентов. Ест она вроде бы быстро…”
Надо этим заняться. Там всего-то скорость желанных-жеванных движений повыше, желудок покрепче и - вообще мелочь - как-нибудь так собрать защитные контуры темницы, чтобы блокировали возможность возрождения подальше от гостеприимных хозяев. Неряшливо, но надежно. Господин, господин, нам нужна мясорубка? Вдруг получится?
Ладно, об этом можно спросить потом. Сплести эту паутинку, начинив ее приманочными сплетнями, Мизере всегда успеет.
Чтобы выползти из окна, приходится снова перекинуться в кота: с четырьмя лапами управляться проще, чем с двумя. Да и прокатиться на плече, надменно щуря раскосоватые кошачьи глаза, как сейчас, всегда приятно. Если прыгать на улице и не цепляться когтями, его хозяйшество даже не ворчит - несолидно ему, понимаете ли, возмущаться в толпе! Сказка! Особенно когда под звёздной мглой, но и сейчас недурно.
– Я может и драматизирую, – ладно-округло урчит он на перепачканное черте чем ухо. – Но вы, мой блистательный господин, так непостоянны, так непостоянны. Сегодня вы будто бы жена, завтра будто бы муж, а послезавтра какая-нибудь неумело артистичная хтонь из начала времён несёт вам в зубах пушистые тапочки и повизгивает от восторга. Если уж я это вижу, остальные видят тем более.
По курсу крови! Благородная господинская кровь точно стоит дороже, чем идея сомнительного предприятия, которое выгорит, только если светила встанут как-нибудь особенно противоестественно, а надуманное седьмое небо спутается с надуманным лимбом. “Слишком маленький он, чтоб ему мешали! – только когти, когти не выпускаем, одежда и так крашена достаточно эксцентрично. – А проворачивать сомнительные комбинации - так в самый раз!”
Глаз у уже-почти-маркиза все равно загорелся. Значит на возможность грациозно слиться рассчитывать не приходится.
– И таки что мы хотим иметь с этих ставок? Пока я вижу здесь некоторый шанс заставить весь ад желать, чтобы мы вдруг оказались в выигрыше. Поставят одни - поставят и другие. Но нужны деньги. Много денег. И лучше бы не под залог личного имущества - я не готов расставаться с нашей кроватью и своей коллекцией ошейников! Что этакого - а главное кому! - мы можем загнать, чтобы опечатывать имущество рискнули прийти очень нескоро?
Кровь подсыхает. Котик старательно принюхивается: железо на благовонном дереве, осколки морового стекла, шестерёночно продранная кожа, с которой сейчас сходят белесые мелкие шрамы. Маркиз молчит.
– И может домой заглянем? Обсудим все получше, с выгодами разберемся, подготовим наш будущий залог и обстоятельства его внесения. Боюсь, окровавленные тряпки ни в одном из миров не станут хорошей рекомендацией, – мягко вздохнуть, позволяя себе секундочку помечтать о холодных сливках. – И чем вам вообще понос не нравился…? Трупы есть трупы. В аду не видно, от чего они там преставились! А сами не расскажут.

– Мы потом доукомплектуем! – весело фыркает котик. – И зубы приклеим. Длинные, большие и страшные. И чтоб трепаться мешали!
Мизере не то чтобы и впрямь отрицает всякое резкое движение ещё до прыжка, не успев взвесить за и против: апатичные риски далеко не всегда отлетают от мягкой кошачьей шкурки невостребованными. Но одно дело - подставлять себя, и совсем другое - подставлять обожаемого хозяина. Непредупреждение здесь хуже прямой ошибки и веского падения.
– Весь ад сроду не подумает, что великий и коварный Лерайе, чья репутация столь противоречива, а глаза столь хороши, будет предаваться пороку сладострастной лени, хотя только что явно организовывал… нечто, – он с послушным удовольствием зависает на руках, прижимается поближе и наплевательски пачкает светлую мордочку в присыхающей кровной вязости. – Разве что если это чей-то подарок, о котором он и сам не знает. Они даже переманивать кадры не сразу побегут: пойдут между собой договариваться.
Глаза. Глаза-глаза-глаза. Кругом любители сложных задачек.
Условно живым Мизере не доверяет. Условно живые под небесной сенью всегда чего-то хотят. Их можно использовать - и лучше так, чтобы нащупать это пальцами было почти невозможно - но на них нельзя полагаться. Значит? Значит нужна возможность в любой момент получить информацию о любой перетуманенной точке ада и мыслях любого бывшего клирика, а живых использовать только чтобы не анализировать весь эликсирчато-плотный  массив. И пугать неотвратимостью. Это даже весело. Да и хозяину реклама - придумать ему капельку ещё и таких природных способностей, подчистить летописи…
Осталось понять, как сделать это технически.
– Мне приснилось, – заводит кот мягкую светскую беседу таким тоном, будто они только что встретились, – или где-то в наших библиотечных завалах была некая история о возможности наложения чар на стекло?
Как-то же этот их всевидящий бог, великий и ужасный мироизобретатель с певучими усами, сочинил свои прозрачное всевидение и глиняное всеведение? Мизере грешит на воду: может и не зря ходят в ольшанике мировых смыслов легенды, что она несёт в себе всю информацию, которая только есть на свете. Очень удобно: проектируем существ, состоящих из воды, проектируем мир, состоящий из воды, распихиваем, щедро пересыпаем всюду маленькие угловатые шпионские молекулы, без которых сдохнешь раньше, чем осознаешь эту пыльную розоватую перспективу. И все. Наслаждаемся сошедшим аккомпанементом знания. Или всенощным плачем. Под настроение.
На воду замахиваться уже поздновато, да и не так ее в аду много, как хотелось бы, а вот на немудрящие стекляшки… Там ты впаял ее в мшистую городскую стену, там подкинул под ноги радостным чернорабочим, тут просто что-нибудь удачно разбил - так, чтобы вбить малую крошку в благородную напольность. Осталась мелочь - понять, что такого надо с ними сделать, чтобы память стекла не только появилась, но и волшебным образом превратилась в краткую выжимку.
Мечты-мечты.
Мизере практически уверен, что его возвышенный пыл сейчас охладят. А значит надо быстро-быстро выдумать ответ на второй вопрос, ни беса и ни бельмеса не понимая в местных ставках и их смыслах.
– Откуда мы хотим их взять? Деньги, – бровей у котов нет, вверх ползти нечему, но лёгкое недовольное недоумствование прорывается все равно. – Я понял, что тебе скучно просить. Я понял, что просить ещё и опасливо. Я даже согласен признать, что иногда махинации - вариант наименее рискованный. Но ради всего несвятого! Даже если не самим, как мы собираемся контролировать третьих лиц? Это чертов ад! Узкий мирочек. Множество мелких ставок на одно событие - или список событий, несущественно, все это просчитывается - это подозрительно. И выигрыш не тот. Две-три-десять - неизбежные вопросы, откуда столько денег в одних руках. Промежуточный вариант - половина свалит подальше вместе с деньгами. И что мы с ними сделаем? Мы же не бесенят боимся, в конце концов! А тех, кто эти самые концы в состоянии свести, зацепив даже краешком глаза странную активность. Может их всех где-нибудь запереть? Или тебя демонстративно отправить в путешествие, а меня оставить дома. Все шишки соберу сам, но в целом мир не пострадает…
Мизерере выдыхает и на всякий случай примирительно мурлычет. После монологов приятно просто помурлыкать. Плюшево так, подгибая под себя поцарапанные лапки.
Не то чтобы он не смирился с планом. Смирился. Хозяин при любом раскладе будет поумнее маленького кота, а значит все идет как надо.
Но все эти вопросы у него в красной зоне. Есть ещё нумерованный список в зоне жёлтой - на три свитка неровным бисерным - но пока эти бы пережить.

– Я размышляю, как обеспечить вам всевидение, дорогой хозяин, – фыркает Мизере, клыкасто зевая во всю пасть и брезгливо отирая лапы от грязи мостовой. О чью-то мимопроплывающую меховую голову, напоминающую пиршественный рог и крысиный хвост разом. – Впрочем, надо обдумать мысль о каком-нибудь плохо снимаемом проклятии. Может стать славным способом контроля.
Школа. Чертова школа. Впрочем, существует ли для него разница? Школа, детский сад, богадельня, бедлам - все одно. Двуногие везде одинаковы, даже если после перерождения начинают бегать на четырех, забыв о светильническом прошлом.
Лишь бы этот требовательный тип остался доволен.
– И как мы будем пускать их в расход после отсева?
Кошачье эго от необходимости учить чему-то кого попало - будем честны - пострадает. Пострадает почти фатально: впадет в печальное душевное замешательство и закончится забористым ориентальным трактатом. Но поминать этот неприятный факт вслух он не станет. Отыграется потом на мученичках, способов будет навалом.
За призрак хозяйской улыбки Мизере все равно готов стоять на задних лапах и вилять хвостом. Какие тут переживания о душевном благополучии. Тем более о чужом. Избыточное восклицание. Стихи ему, к тому же, не почитаешь. А в чрезвычайно-чрезмерно аутентичной вассальной верности - но только верности и только вассальной, не подумайте плохого! - клясться… Язык отсохнет. Но вот так вдруг потерять господина, не ко времени проявив недовольство, - хуже, чем солнце потерять.
В общем, быть будущему маркизу просветителем. Кому скажи.
Вот так вот потребность в эстетике мир и спасает. Распусти язык в стремлении откусить от демона кусочек размером с самого демона кто-нибудь посимпатичнее - глядишь и проектировали бы не академию, а сцену с тропинками, заглушенными густой порослью малины. А что? Тоже метод. Уникальная культурная жизнь домена, тур-ризм, сдача лож с эфирно-зефирными кушеточками в почасовую аренду для ценителей, маленькая интимная фабрика шпионов, любовно изготовляемых со всем тщанием под избранные интересные случаи..
Замечтавшись и увлекшись изловлением настырной мухи, кот практически падает с хозяйского плеча, сбалансировав в последний момент хвостом и от всей души обругав местный трафик. Про себя.
– Тогда надо просить так, будто этим делаешь одолжение! – спор тянется ради самого спора, поэтому дальше этой реплики не пойдет. – А что там за мальчик? Ему тоже нужна зубастая маска и пара родовых замков?
Мизерере припоминает подозрительную скуластую физиономию и запредельную ухарскую наглость. Впрочем, эти одаренные вояки все такие. Нет в них придворного извращенного изящества. Не худший вариант.
“Встречу хоть одного воспитанного - проволоку в ад вне очереди, открою тут музей его имени, обтяну зелёным шелком и буду ходить и любоваться”.
Констатация выходит капельку тоскливой, но в целом полной наемных надежд. А пока и этот сойдёт. Особенно если…
– А мы будем их как-нибудь вооружать? Обеспечивать? Или благополучие войск - забота полководца? Это было бы крайне удобно, если хорошенько связать его обязательствами. Там есть что-нибудь, на что можно давить в случае, который бывает разный? Через кого мы можем узнать?