Dominion |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Dominion » Летопись Ада » Сила солому ломит
Тайное, а значит общеизвестное место сбора «ликующих в Господе»
Время: сейчас
Место: здесь
Отредактировано Francesco (2024-05-09 11:47:11)
Персонажа можно калечить и убивать без предупреждения, втч навсегда
Во все мои отыгрыши можно входить с ноги /если это не ущемляет других игроков/
Если то, что вы про меня хотите, можно сыграть - давайте играть, а не проговаривать
Хорошо, что теперь был не октябрь - четвертый день этого месяца, день общего сбора, традиционно был особенно для него тяжел и тем, кого он встречал, и тем, сколь многие пропадали из виду, и тем, кого он не видел здесь вовсе. И пусть отсутствие Клары и Агнессы его утешало, оно также и пугало, поскольку путь почти безгрешных и неиспорченных дев был здесь тернистее того, что выпадало закоренелому преступнику или куртизанке.
Оставалось только верить и Франческо верил всей глубиной своего сердца, поскольку кто из дев людских мог быть чище этих двух сестер? Разве что безгрешная Мадонна.
Октябрь его страшил, но теперь от октября его отделяла ровно половина года, бояться было нечего, в дел - дел, как всегда, было полно, значит прислушаться к внутренней благодарности к Создателю следовало прямо сейчас, пока время на это удовольствие - было.
Он прикрывает глаза для того только чтобы остро почувствовать все великолепие и щедрость дарованного ему момента каждого, и этого тоже: отдающий тепло дневного светила седалищу камень, заблудившийся здесь меж прогретых развалин ветер, ощущение тела, послушного, сильного, но одновременно смиренного и покорного, гул голосов - собравшиеся уже обсуждали дневные леоа и случившееся, но пока не готовы были к тому, чтобы говорить не о своем, о важном для всех. В этом искаженном ненастоящем мире, где всякий был сам за себя, он старался внимательней быть к потребности всякого говорить о себе, давно уже переведя эту готовность каждого изрекать слова в неловкую робкую попытку познать самого себя.
Это не было суесловием и это было хорошо.
Краем уха он улавливает важное - маленькие новости, которые приносит сосед о соседе. Нужды. Обиды. Страхи. Отмечает себе, что нужно бы зайти снова к Вдове, помочь с крышей, а может отдать ей ту горсть прошлогодних подавленных ягод, что он нашел на кусте в расщелине, позабытой птицами, - она-то точно найдет им применение.
Голоса обступают, говор затихает, но нескольких, важных голосов, пока не хватает. И Пьетро. За него он беспокоится больше всего - как бы тот не забыл не только слова псалмов, но и место встречи. Можно, конечно, за ним сходить, но…
- Мы подождем ещё немного, прежде, чем начать.
Франческо сидит на камне и люди, разные люди, сидят на руинах выше и ниже его, некоторые начинают негромко петь, а там, чуть дальше, кажется тихонько танцуют, взявшись за руки трое. Что-то очень новое, плавное, совсем не похожее на полные бурной радости танцы его юности, какой-то балет. Под рукой, которую он возвращает было на колено, оказывается теплый бок, но глаз Франческо не открывает - шерсть курчавая и чуть вьется, - наверняка это бессловестный брат Агнец пришел побыть человечным. И Пьетро тоже придет, нужно просто немного еще подождать.
Персонажа можно калечить и убивать без предупреждения, втч навсегда
Во все мои отыгрыши можно входить с ноги /если это не ущемляет других игроков/
Если то, что вы про меня хотите, можно сыграть - давайте играть, а не проговаривать
Пьетро не придет (не в этой жизни), да и Агнесса, уже украшенная бубонами как рубинами, оплывает свечой на мятом ложе. Почему никто не видит в этом изящнейшего романтизма? Кто еще подарит женщине такие прелести? Кто еще доберется до ее безгрешного, неприкасаемого тела и потребует его себе - изнутри? Впрочем, маркиз привык к тому, что его изысков и изощрённости не ценят. Жалкие людишки. Ему приятно не знать их имен, но Мизерере неумолима. Когда он давал птице имя, не думал, что кайрос подарит этому имени такую иронию.
Теперь Лерайе вынужден не только знать этих эскейпистов по именам, но и узнавать в лицо. Коммуна одичалых хиппи. Надо отдать ей должное, Птица проделала большую работу, посеяв семя хвори на прошлом сборище. Но не известно, все ли явились в прошлый раз. Она ведет список. Списки ее страсть. Маркиз уже привык и даже успел их скептически принять, как часть бытия. Птица разжимает когти, и долгий рулон пергамента утекает от его стола к двери кабинета.
- Ты как будто с листом моих желаний…
Пожеланий у него и впрямь много. Например, он страстно желает избавиться от цитадельного мастера: уж слишком ярко ощущает, как истинник придавливает его за горло. Не очень приятно вне альковных забав.
И теперь, когда Асмодей обещает посодействовать его исчезновению, Сиятельному не жаль элитной чумной колонии, в которую вложено столько нежного труда.
Асмодей, впрочем, обманет. Не он ли голосовал в Сенате за назначение этого безгрешного мудака еще год назад?
Но это не так существенно. Как удивлен будет Асми, когда обнаружит бубоны у местной знати, вхожей в его собственный бесконечно строящий дворец. Зодчий вы наш! Кто еще донесет Повелителю всех герцогов, как глубоко в его окружение закралась дурная францисканская ересь?!
Эта мысль маркиза веселит и скрашивает патетически библейский пейзаж осеннего всхолмья. Эх, бывали времени в Иудее…
Так вот. Никакое нажитое на тотализаторе золотишко, не компенсирует Лерайе потерю ценных сотрудников и близких приближенных, ученых, величайшие умы Невуса! Авл Корнелий Цельс чего стоил! Безобра-азно.
- Вам бы двинуться подальше от этого места с вашей паствой, - он присаживает на выгретый солнцем камень напротив проповедника, обнимающего овечку. Кайрос, сколько похабных шуток сейчас не пошучено!
Крысы и мухи Мизерере разносят бациллы по золотым пудреницам и ремесленным мастерским, по кабинетам, полным чертежей и библиотекам, полным драгоценного знания. Подарки для всех, кто спонсировал, соучаствовал, сомыслил и вовлечен в распространение здешних идей. Век от века да кто-нибудь новый! А песня все та же: господь простит и заберет. Как мамка из садика. Что там по сепарации?
- Говорят, грязная вода в вашем колодце, несвятой отец. И грязную воду даете жаждущим утоления. И болеют, и мучаются.
Взгляд у него наилегчайший, улыбчивый. Сидит напротив пастыря эдакий юноша из местных, пастушок. Только сапоги хороши. Без хороших сапог пропадешь здесь, камни под ногами быстрые.
- Вон тот колодец, - пальцем ткнул в каменную кладку и впрямь существующего, мелкого – у подножья.
Вы там не мерзнете на вершинах ваших моральных устоев?
Вот ведь лилии полевые - не сеют, не пашут и экивоками не говорят.
Стихший вокруг шум и поднявшийся после гул голосов достоверно говорит ему - это не Пьетро пришел. И никто из тех, кого он иог бы ждать. И точно не власть…
Франческо не торопится открывать глаза - почесывает теплый овечий бочок, но когда открывает - не обманывается: раз на лике метки человеческой нет, ждать от «пастушка» простого не следует. Редко в пастушки полноценные демоны идут, да и знает он тут всех… пастушков в сапогах.
Хотя спасибо, что не горящий куст - по какое-то причине неизвестной такие шутки Франческо часто доставались.
Прежде. А потом не то юмор другим стал, не то ветер переменился.
- Вода в колодце всегда чистая. Сосуд бывает не без греха.
Но у кого здесь чистые руки? Разве к того, кто снедаем гордыней и лжесвидетельствованием. Да у бесов еще, с тех и смымла нет спрашивать за грехи.
- Зачем нам уходить, если можно очистить колодец? Колодец рыть долго, а вода не то, чем разбрасываются, если вдруг горстка грязи замутила поверхность.
Взгляд Франческо безмятежен - он чужую жажду не утоляет, а разжигает - жажду и стремление и потребность. Утешение тоже дает, как без этого, но не ради него самого. Нет.
Он подается вперед, вглядываясь:
- Что за пастырь пришел радеть за чужие колодцы и ничьих людей?
Персонажа можно калечить и убивать без предупреждения, втч навсегда
Во все мои отыгрыши можно входить с ноги /если это не ущемляет других игроков/
Если то, что вы про меня хотите, можно сыграть - давайте играть, а не проговаривать
- Стало быть, за сосуды волноваться не приходится. Теперь, когда вы знаете о беде колодца. Благо, сила для этого у вас есть Божьим промыслом.
Маркиз не угрожает и не предлагает. Откровенно говоря, ему абсолютно наплевать и на местную паству, и на их очередную религию. Всем хочется какого-то будущего. Ад плох только тем, что будущего здесь нет. Но они – овцы эти - не понимают, что и там, наверху, будущего тоже не будет. А что будет? Что будет?!
Для него, Лерайе, будущее там есть. Он из перворожденных, из ангельского воинства, из падших, из присоединившихся к первому Взыскующему истины. К первому, задававшему вопросы. Правильные вопросы, судя потому, где они все сейчас. Возможно, поэтому похабный орденец с его ареной так стоит поперек горла.
И почему же они искали истины? Потому что будущего в Небесном Граде - не было. Только обслуживание человечества и его бесконечной вины. Надо же, обидели людишки Старика! Но сейчас… пожелай Старик вознести всех их обратно наверх, маркиз снова было бы членом райского воинства и нес бы службу на границах разума. Все это нынче происходит только от того, что границы разума никто не охраняет. Хоть какая-то да карьерка. Будущее!
Так вот, искатели эти искупления были есть и будут, и словами умеют ловко, а толку от этого не делается никакого. Только Асми ходит как грибник с ножом и режет то одну секту под корешочек, то другую, а с новым дождичком, таким непредсказуемым в Вавилоне – глядишь, другая. И снова за нож. И без толку. А потому игру свою Маркиз играет не с пастырем, на солнце здесь греется, как ящерка, и особо распинаться ему не хочется. Скучно ему распинаться о божьем промысле веками. На те вопросы, что есть у самого демона – о природе Слова, о силе Всевышнего, об истинном источнике – ни в писании, ни у уличных проповедников ответа нет. Некогда в Иудее им сказали, что любовь… А кто видел ту любовь до Иисуса? Типичная пиар-компания в римском стиле для привлечения недолюбленных. В любом борделе Гоморры любви больше. Съездить, кстати, туда бы, разнообразия для. Давно не был! Вот это веселее! Вот здесь только в этом и есть смысл. В здесь и сейчас.
- Живу неподалеку. Зашел предупредить, - в легкомысленной его болтовне слышится тот узнаваемый мальчишеский говор, что бывает у подмастерьев, у озорных, не измыленных еще монотонным трудом, не ищущих еще по-настоящему грозной славы – тут бы мастера превзойти. Свежий голос, полный идей. И взгляд такой же. Только глаза яркие, янтарные, не людские. Да что уж тут скрывать? - Слышал, вы людям говорите о добром.
Вы там не мерзнете на вершинах ваших моральных устоев?
- Сосуды беспокоят конечно, - все же соглашается он, - иные еще и не готовы воды в себе удержать. Другим на пользу в колодец окунуться да вынырнуть. Не всем. Да только как знать, какой другой колодец годный? А то еще хуже обернется вода, гнилая да тухлая…
Волноваться ли за сосуды - вопрос для него сложный и Франческо не хмурится оттого только, что не имеет привычки к горестным и тяжелым мыслям - к тому, чтобы в сердце их пускать и проживать в полную силу - для того иных хватает горестей. Но вот люди… конечно больше всего ему хочется, чтобы этих их страданий и вовсе не было, чтобы без греха и с радостью и провались оно пропадом, это яблоко.
Но ведь яблоко уже есть и почтительность, которая в послушание завязана третьим узлом на поясе, она не позволяет первоотцу даже в мыслях ничего сказать.
А ведь он есть.
И другой, земной отец есть, даром что Франческо давно уж и подарки его вернул, от имени которая и Творца всего сущего перед епископом и юристами его своим отцом назвал, наг, бос и нищ. А все же…
Есть родной отец, по крови который, где-то тоже… тут.
И мать…
Только вот счастья или там любви, этого тут нет, это врет ему пастушок, а может и вовсе в любви ничего не смыслит - не испробовал. Франческо вот испробовал и сравнить может - что живые куртизанки да порны, что здешние - похоть одна да скука, ярмарка тщеславия, длинн, времен и движений, для всех одинаковых, даже и для ослов с ослицами. Вечность этой безвкусной пресной каторги альковной не променять на любовь, а без нее как?
Без нее, если раз распробовал, и дышать не захочешь, не то что жарких ночей продажных.
В том и боль - сбереги ближних, огради, позволь не страдать - возможно же, так или иначе, а можно такое выполнить. Не на пользу только - развитие-то, оно в преодолении, даже вот брат Агнец к тому тянется, пусть и позабыл почти все слова, какие знал, один «amen» остался да три разрозненных строки Stabat mater.
И не будущее это, какое в Аду будущее - до самого Последнего Суда и конца мира не будет ничего, не то чтобы вовсе, а только и не измеримо мыслью человековой. И то хорошо, потому что и отвоевывают они у лени и безделья и покоя и смиренного уныния тоже не то чтоб быстро. Судьбы свои.
- О добром что зря говорить? Либо делаешь, либо не делаешь. Ты вот - делаешь разве сейчас?
Персонажа можно калечить и убивать без предупреждения, втч навсегда
Во все мои отыгрыши можно входить с ноги /если это не ущемляет других игроков/
Если то, что вы про меня хотите, можно сыграть - давайте играть, а не проговаривать
- А есть ли разница? Тут лишь вопрос личных симпатий к соусу, под которым сервировать вечность.
Маркиз следит за танцем паствы краем глаза. В движениях чуется ему неестественность, горячечная порывистость и утомлённая плавность. Болезнь проявляется неторопливо, но хватко, с мягкой силой хорошего палача. Чтобы не передавить. Сгоревшие в 3 дня, умершие и возродившиеся здоровенькими эти кудесники Асмодея ничем не порадуют. А вот живое стадо опоясанных бубонами, терзаемых лихорадкой негибнущих мертвецов, следующих за своими пастором… вынужденным наблюдать их страдание…
Умертвить в аду дело хитрое и энергозатратное, а дискредитировать – да, всегда можно. Так или иначе.
Интересно, господь позволит Франциску поискать излечения для страждущих? И как далеко проповедник будет готов зайти – и в торге, и прочь за границы Вавилона? Они всегда могут двинуться в Невус, местные такое любят! Пусть ажитируют последователей приподнявшего голову Волхва. А то у него очередной период мании в связи с последними новостями. Посмотрит, как Всевышний опять всех кинул. Из раза в раз. Живет в людях неизбывное желание получить прощение. А что за прощением? Знания в раю не раздают. Здесь хотя бы ресурсы для саморазвития администрацией предоставляются. А там - будем ходить голыми по Саду без единого суждения и обниматься. Хотя это хорошие, правильные мечты для коммуны хиппи.
А главное прощение за что? Попробуй человеку хоть что-нибудь запретить, и он будет там по уши – змея не надо.
Запрети он сейчас Франциску двинуть своих людей в Невус, найдет их в пути на северо-запад уже через пару дней. Делать маркиз этого, конечно, не будет. Пусть Асмодей придет и об этом тоже попросит, когда эти ходячие мертвецы начнут пугать своими проповедями честных тружеников Вавилона.
- Я пришел предупредить, а сделать придется вам. Избавлять ли от страданий, сеять или не сеять заразу в городах, увести ли людей в пустыню, искать ли лекарство. Искать меньшее из зол. Потому что найти в аду добра…
- Отец! Отец! – в воспаленной гортани рык бурлит и булькает, переливается с гноем. Пьетро поднимается на холм, когда меньше всего его ожидает сам маркиз. В его движениях, в новорожденной хромоте, в падучести, которая приходит с изнуряющей лихорадкой, чуется неестественное, извращенное течение жизни. Грозди бубонов подмышками, не дают ему вполне опустить руки, походка делается странной – вразвалку – от тех, что в паху. Шея, увитая строгачом уродливых наростов, уже потеряла пульсирующую живую яркость и оплывает синюшным оттенком. Велел ли Господь любить нас всякими?
- Сестра Агнесса померла, отец!
Да быть того не может! Подождем…
В это миг Лерайе охватывает волшебное чувство - кайрос – что, сея ветер, он по пожнет бурю! Что будет делать этот нищий святой, если отчается перед лицом вчечности? Не так уж часто в аду бывают интересные новости!
На речь чумного сползается паства - пора сворачивать удочки.
Отредактировано Leraje (2024-05-09 22:01:03)
Вы там не мерзнете на вершинах ваших моральных устоев?
Он год провел в плену. В Перудже, где пленных людей резали как скотину, только за то, что те были бедны и не могли уплатить выкупа, в Перудже, где вшивые грязные и голодные люди год спали вповалку на каменном полу закрытого двора-колодца, когда до родного дома дойти можно было три раза за ночь туда и обратно.
В молодости пережить это сложнее, чем тогда, когда сбился со счета лет.
Он не был кондотьером, Франческо, хоть сносно владел мечом, - не продаавал искусство убийства за деньги. И он, разумеется, знал о том выходе, что был у каждого из живых.
О той грани, которая отделяет убийство от милосердия там, наверху... И здесь, внизу, среди мертвых: проще всего впасть в искушение и забрать жизнь-не жизнь, чтобы уже завтра больной возродился здоровым, избегнув страдания. Боли. Болезни. Агонии.
Кажется нет ничего более правильного, чем взять сейчас Пьетро за голову и, возблагодарив Господа, повернуть ее резко до хруста, чтобы потом упокоить искореженное тело.
И нет ничего более простого, чем начать распоряжаться чужими жизнями.
- Разница естъ, Вестник. И всюду, где есть еще люди - всюду можно найти добро: в Аду, в Чистилище, в могильнике, в костре, где как слыхал, сжигали живьем - везде. Иди...
Он поднимается не для того, чтобы прогнать пастушка, не для того, чтобы стукнуть или указать на него людям - вот он, виновник несчастий, кто еще мог бы знать о случившемся злодействе, кроме того, кто...
Нет, - Франческо смиряет себя, не давая качнуться в гнев, обличение, напраслину и обвинения, - все это грех и слабость, а важно лишь одно теперь - caritas.
- Пьетро!
Над сестрой Агнессой смилостивился Бог, ей ничего сейчас не нужно, а вот Пьетро... Франческо подхватывает того под неловко растопыренное плечо, стараясь не причинять лишней боли - этой болезни он не знает, пусть и знает понаслышке о святом Рохе от братьев, что очутились тут позже.
Господь велел любить людей - всякими, здоровыми, счастливыми, красивыми - так проще, но и несчастными, больными, бедными - тоже. Велел? Франческо не был уверен, он просто их любил. Страха нет - не так страшно смотреть на чуму тем, кто жил с прокаженными, только...
- Соберитесь здесь.
Он усаживает - почти укладывает больного: понадобится телега. Быть может не одна. Понадобится вся его вера и вся уверенность, чтобы удержать людей виесте, не пустить их обратно в город. Понадобится...
- Брат Агнец, беги быстрее, разбуди брата Птицу. Скажи ему... Нет, ничего не говори, постой...
Он с шеи со шнурком срывает маленькую деревянную рыбку, подавая так, чтоб можно было ухватить зубами:
- Отдашь брату Сороке и он принесет всем мой зов.
В недавно еще отдыхавшем на камне есть многое - упрямство, уверенность рук, твердость шага, решительная и веселая, без надрыва речь, стремление, осознание, готовность к борьбе - вот только отчаяние пока что не разгорается. Не сейчас, когда он, окруженный пока-что-живыми, укладывает прекрасную голову Пьетро себе на колени. И любит его, и гордится им и восхваляет его - за то, что пришел.
Отредактировано Francesco (2024-05-09 23:38:11)
Персонажа можно калечить и убивать без предупреждения, втч навсегда
Во все мои отыгрыши можно входить с ноги /если это не ущемляет других игроков/
Если то, что вы про меня хотите, можно сыграть - давайте играть, а не проговаривать
В каком-то смысле Франциск прав. Добро здесь можно найти: яростное, мстительное, стяжающее, неполноценное, недолговечное, с изъяном, с издевкой. Но оно есть. Как, как блесна, крошечный солнечный зайчик, оно вспыхивает тут и там. Иначе в аду было бы не рассмотреть плоды зла - изящество и красоту вычурного уродства. Пьетро – великолепен! Пьетро - произведение искусства, цветок мастерства, резная статуя, восхитительный кадавр! Жаль, проповедник не может оценить годы трудов, создавших эту вечную, неумершвляющую чуму. Маркиз любуется, греясь на камне. Каждый бубон совершенен. Украшение из рубиновых виноградных гроздей не было бы лучше. Каждая вскрывшаяся язва истекает соком, как надломленный плод перезрелой смаковницы – пьяно. Лерайе вдыхает тихое удовольствие, едва-едва подобное стону.
Но дела его здесь окончены. Маркизу нравится смотреть, как в недавно расслабленном человеке напротив рождается энергичная жизнь! Как он начал принимать решения, совершать действия. Вот только это маркиз и любит по-настоящему, эту витальность, эту энергию! Только здесь и кроется подлинный свет, подлинное созидание! Только это и осталось им всем от сродства с Господом. Искра. Которую путают с любовью, потому что любовь – хороший инструмент. Искра, обличенная в Слово или нет. И способность высекать в людях искру – бесценна. Какими бы уродливыми, какими бы грязными не были твои методы. А потому вхождение ангелов он мысленно приветствует. Ничто давно не держит Сенат в подлинном напряжении. Ничто не веселит квартирующих в тесноте демонов так, как истинное противостояние, настоящий риск. За тысячи нет любая междоусобица заиграна на этой сцене как успешная пьеса – до дыр.
Восхитительно! А этот деятельный Франциск найдет его сам, если пожелает вырвать у маркиза искупление или попросить о помощи.
Он поднимается с насиженного камня. Можно было бы обратиться в муху и исчезнуть так же внезапно, как появился, но брат Сорока посматривает пунцовым глазом. А Лерайе не нравятся смазанные патетические сцены.
А потому он идет прочь, против течения, мимо людей, поднимающихся по склону на зов проповедника. Цепляет их плечами, упиваясь неровностью походки, и чувствует в каждом пульсацию растущего воспаления, жар распространяющейся заразы, точно совершает путешествие в знойной, изнуряющей пустыни против бьющего в лицо сухого хамсина. Мимо плывут раскрасневшиеся скулы, темные пятна на шеях, лихорадочные, залитые маслом глаза. И скоро, обернувшись, у подножья он увидит Франциска над спинами качающихся людей, переминающихся с ноги на ногу в нарастающей слабости. Тот, конечно, произнесет речь, но маркиз ее не услышит. А жаль. Хорошие ораторские выступления не так часто дают на этих подмостках.
Вы там не мерзнете на вершинах ваших моральных устоев?
Вы здесь » Dominion » Летопись Ада » Сила солому ломит
