Dominion |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Dominion » Летопись Ада » Возвращение Короля
Возвращение Короля
Проклятый, безумный, преданный забвению, побежденный и преданный, никто не ждал тебя. Мир изменился и в нем уже нет места Левиафану и его могуществу, и его амбициям.
Так мы думали.
Время: 22 августа 2024 года, четверг
Место: Перевернутый Дворец, Зимимайя
Участники: Асмодей, Оробас, Левиафан и все желающие из числа сенаторов
такие дела.
Искушение заставить сенаторов слушать длинный перечень причиненных доменам Ада разрушений после атаки Небесного воинства, Асмодей преодолел большим усилием воли. Желание заставить владык проникнуться масштабами беды жгло его душу, но он понимал – не проймет. Как только речь заходила не о том, что каждый из них получит, а том, что надо будет отдать, Великие демоны становились удивительно глухи.
- Да, пострадали в основном южные провинции, - голос Асмодея разносился по всему залу, хотя сам он стоял за мраморной кафедрой, украшенной резным горгонейоном, показывающим язык внимающим, или делающим вид, что внемлют выступающему, демонам. – И проблема даже не в разрушенных домах и системах водоснабжения. Проблема в том, что разрушения коснулись так же пунктов возрождения. И к этому мы оказались не готовы. Кто-то из вас может сказать, что с обладающими печатью ничего не случится, даже если они не единожды возродятся только затем, чтобы тотчас погибнуть в дарующей жизнь воде, а судьбы тех, кто не прошел путь обретения печати вас не волнуют.
Собственно, эта фраза в речи Асмодея, удивительно короткой в сравнении с его обычными выступлениями, возникла именно потому, что он сам думал именно так и не видел причин, почему мысли других Владык об этом предмете должны быть отличны от его. Разве что кто-то из них решит поиграть в сострадание?
Но за такие игры придется платить и платить много. И пусть в каждом домене хватит золота, чтобы справиться с этой бедой, кто из Сенаторов захочет этих досадных трат?
Сам он не хотел, тем более, что Вавилон, соседствующий с Оморрой, практически не пострадал. А в сравнении с Римом или разрушением Башни, несколько спаленных небесным огнем деревушек и ферм - не стоят даже того, чтобы писать об этом в столичной прессе. То ли дело многолюдные провинциальные города Оморры!
Он обвел взглядом лица и морды собравшихся и особенно задержал внимание на бледном пламени Эми, горевшем в золотой, изукрашенной чеканкой, чаше, установленной на специальной тумбе.
- Но разве это… достойно?
Взывать о справедливости и сострадании он не собирался.
- Подумайте, господа-сенаторы, во сколько каждый из вас готов оценить своё великодушие? Я же заявляю при всех, что, несмотря на все тяготы, которые претерпевает Вавилон, готов отрядить в Оморру миллион рабочих и три сотни лучших из своих мастеров, способных чарами рассеивать мусор, каковым стало все рукотворное.
Он выдержал короткую паузу и спросил сухо, деловито:
- Сенатор Оробас, какая еще помощь может потребоваться Оморре? И нам всем было бы любопытно узнать, собираетесь ли укомплектовать южные форты достойным образом, чтобы подобное не повторилось впредь?
…По розам ползали мухи. Суетливые лапки перебирали жирные, мясистые лепестки, бархатно-черные, потому тварей почти не было видно, зато им видно все, и слышно тоже все. Если приказать записать происходившее, любой из невидимых слуг сделает это за несколько секунд.
Венок из черных роз тяжелым кольцом лежал на коротких золотистых волосах; сегодня Оробасу возжелалось прибыть в одной темно-изумрудной столе с темной каймой и в женском теле. Налитая красивая левая грудь, не особо прикрытая краем одежды и отсутствующей туникой, угодила в луч солнечного света и вызывающе светилась.
Вид, тем не менее, у демона был отсутствующий, даже удрученный. Посчитал убытки, вернее, ему посчитали и выглядело все это так, что впору идти в Сенат в траурном венке.
– Не нужна Оморре ничья помощь от душевных щедрот, – буркнул он, и высокий голос, пусть не усиливаясь, достал до самых дальних уголков зала. – У моих общин есть страховка, а Сан-Домини я могу отстроить и сам, я не побираться пришел, мне интересно, как это случилось и сколько раз нам ждать гостей.
Он выразительно посмотрел на пустое место Агареса, которому мог бы быть адресован этот вопрос и окинул взглядом остальных. Бегемот, Элигос, Астарот, Эми, неизменные Мурмур и Фурфур – они почти не пропускают заседания, благо что живут чуть ли не через площадь от Перевернутого Дворца. Асмодей за кафедрой. У кого-то есть ответы? Едва ли.
– Я их видел, – так же монотонно продолжил Оробас, даже не пошевелившись, чтобы встать или выказать какое-то отношение к протоколу. – Ангельские твари, владеющие магией материи, мерзостный клубок, обшаривающий город. Я слышал их, и прочел, что они что-то искали. Что они искали? У вас есть ответы?
такие дела.
Женские личины у Асмодея всегда ассоциировались со слабостью. Как еще Оробас мог, не унижаясь словами, показать, что уязвим, что не все в его силах удержать или устроить даже в Оморре, если не явиться в сенат в образе женщины, надевшей вместо золотой короны венок из роскошных чёрных роз. Она была красива той выверенной, надчеловеческой красотой, какую создают художники и ваятели улучшая в своих творениях красоту природную, почти всегда имеющую изъяны.
Но он знал, что публичное предложение помощи оскорбит гордую натуру Оробаса, а потому ничуть не удивился ответу, только руками развел, да изобразил на лице печальное понимание. Зато все видели его великодушную готовность поддержать соседа, несмотря на то, что ресурсы Вавилона, пусть и не были скудны, но из века в век уходили на строительство Башни. И никто в Доминионе не мог бы сказать, что это дело ненужное. Недели смешения языков, когда люди и демоны переставали понимать друг друга, напоминали всем о ценности и важности взаимопонимания.
Вот только в Сенате оно было редким гостем. Но все же заглядывало за последние три тысячи лет чаще, чем Левиафан, место которого пустовало.
Развивать эту тему Асмодей, к облегчению всех, кто и не думал помогать другим, не стал. Тем более, что Оробас заговорил про куда более неприятное обстоятельство.
- Ответы, сенатор, - назидательным тоном произнес Асмодей, мы получим, когда их поймаем.
Сказано было так, словно сенаторам самолично предлагалось отправляться искать этих злобных порождений Небес.
Взгляд Асмодея скользнул по пустующему месту Элигоса.
- Где еще видели ангелов?
И где не увидели?
- Должен ли я напоминать, сколь опасны и хитроумны эти твари? Или во всех доменах каждый демон знает, что сияние нимба или признаки одержимости ангелом у человека – повод схватить его и доставить в цитадель или прямиком во дворец правителя? Все ли вы, Владыки своих земель, обещали щедрую награду всякому, кто изловит и приведет ангела?
Темные глаза Асмодея встретились со взглядом дамы в венке из черных роз. Он тонко улыбнулся.
сам не представляю, откуда взялся хвост
Ходить на "работу" во дворец напротив было приятнее, чем ходить куда-то ещё, но неприятнее, чем не ходить вообще.
Фурфур не любил эти лишние телодвижения, не связанные ни с какими удовольствиями, а потому избегал их с непревзойденным талантом.
Именно поэтому, сегодня и в большинстве случаев (не считая дней крайних эмоциональных потрясений и гнева), в Сенат он прибывал верхом - на порочном детище кушетки и кресла, изломанного линиями черного металла в стольких направлениях, что больно было смотреть.
Шедевр дизайнерского искусства несли бесы разной степени потрепанности, пока владыка делал вид, что проверяет качество маникюра на золотистых, неприятно-острых даже визуально, когтях.
Одет граф Фурфур был как положено, в тогу, которая больше открывала, чем скрывала и, к тому же, пошита была вовсе не из шерсти, а из весьма легкомысленного батиста, который эффектнее всего делался перед прямыми источниками света. Ноги его украшали сандалии, больше имитирующие обувь, чем являющиеся ей - поднимающиеся выше лодыжек "ремни" были золотыми и твердыми, врезающимися в кожу.
Из золотых в рыжину кудрей возвышались рога - невысокие, чуть выше ладони, позолота которых на бархатной кожице казалась матовой.
Несмотря на эпатажность, граф был весьма задумчив, и, кажется, даже недоволен, а взгляд его, сквозь полуопущенные ресницы, был по-грозовому мрачен.
Что, впрочем, не помешало ему занять в Сенате привычное место и привычную позу - полулежа, рядом с Мурмуром, и серебряной вазой, бока которой были покрыты узорами весьма интимного толка. Ваза была полна ягод винограда - темных, почти черных, с едва заметным багряным отливом, покрытых плотной, мясистой кожицей, которая лопалась на языке, обагряя его красным соком.
И слушать, прикрыв глаза, лениво приподняв и изогнув кончик длинного, украшенного кольцами, гладкого хвоста, покачивающегося то ли в такт чужим словам, то ли в такт мыслям самого Фурфура.
Взгляд его скользит по Асмодею, по Оробосу, без особого интереса минуя его полуобнаженные чресла, по остальным сенаторам. Говорить не о чем, вопросы звучат сплошь риторические, впрочем, как и ответы, а потому не произносит граф ни слова - только лопает на языке виноград и кончиком языка слизывает проступивший кровавый сок из уголков губ.
Отредактировано Furfur (2024-05-13 16:47:31)
у тебя лицо невинной жертвы
и немного есть от палача
Работа есть работа - и пусть граф Мурмур всю жизнь (все жизни) сколько себя помнил, пахал как проклятый чтобы добиться положения, когда можно почить в праздности, и вот, казалось бы, добился, оказалось, что и тут бывает дел не меньше. Правда, появилась возможность эти дела выбирать и отодвигать в случае необходимости, а еще должный уровень комфорта, позволяющий эти дела пережить. Например, вот этот пурпурный лимузин, любимое средство передвижения по родному доминиону, за рулем которого можно и не находиться самому - машина, приводимая в движение бесами, сала лавировала по улицам, позволяя своему хозяину занять место в комфортабельном салоне, достать из мини-бара бутылку ледяного шампанского и наслаждаться короткой передышкой между делами и Советом, рассматривая тянущиеся вверх пузыри в огнях неонового света.
Бутылка заканчивается как раз в тот момент, когда автомобиль останавливается у лестницы Перевернутого Дворца, и Мурмур, выйдя на улицу, поднимается по ней, идет по помещениям дворца, привычно отталкиваясь от пола, внезапно ставшего стеной или потолком, и в итоге опускается на свое место, откидываясь на высокую спинку, и улыбается Фурфуру, зарываясь пальцами золотые кудри, почесывая вокруг золотистых рожек.
- Прекрасно выглядишь.
Сам Мурмур в традиционной тоге, только длинной, темно-синей, с черной вышивкой, скрывающей совершенно все и больше выглядящей как военная форма или строгий плащ. Не выбивается из образа и корона на голове, черно-стальная, скорее вбирающая в себя свет, чем отражающая.
- Сенатор, к чему такие вопросы? Разве у Владык есть причины сотрудничать с теми, кто стремится разрушить из владения? Вы встречали среди нас мечтающих о самоубийстве?
Голос его звучит спокойно и почти лениво, а вторая рука ловит руку Фурфура и собирает с нее ягоду винограда. Сегодня определенно вечер ягод, надо будет и после Сената продолжить, например, уже с вином. Красным или белым - зависит от результатов этого сборища.
Давайте обойдемся без взаимных оскорблений.
Оскорблять буду только я
– Я должен пойти кого-то ловить для того, чтобы здесь, в этих проклятых стенах услышать хотя бы один вразумительный ответ? А ведь я могу его услышать, – голос Оробаса возвысился до крика, сделавшись похожим на женский вопль, с какими жены встречают своих загулявших мужей, и в конце стал почти вкрадчивым. Он явно не рассчитывал, что сегодня будет повод для криков. Расчет не оправдался, а облик для подобного не подходил совсем. Словно спохватившись, принц опустил голову, поднес маленький кулак к губам – верно, чтобы не показывать, как скалится, как пытается не зашипеть, как не подобает демону, овладевшему человеческим обличьем.
Неожиданно он все же поднялся с места и, шурша подолом, преодолел все расстояние до кафедры, а потом еще ближе, не собираясь останавливаться перед Асмодеем. Два последних шага – по воздуху вверх, чтобы, после того, как ладони опустились на мрамор, взгляды были наравне. А ведь он и вправду хотел скромно отсидеться в хрупком девичьем теле, о чем недвусмысленно свидетельствовала сурьма на ресницах, которым, разумеется, полагалось бы быть золотистыми.
– Я же могу услышать, где в границах Ада оставлена прореха, через которую лезет всякая падаль, ведь те, кто эти границы закрывал, может удосужиться проверить свою работу?!
Последние три слова все же сорвались в визг. Ему все равно. Несколько секунд взбешенного взгляда в глаза – и, незаинтересованный в ответе, Оробас резко развернулся, спугнув своих мух с роз венка. Всполошившись, они пересели на руку, от пальцев до плеча.
Следующая фраза должна была быть адресована Агаресу, но Агареса не оказалось на его месте. Досталось Бегемоту:
– Научи-ка меня так же безразлично чавкать и вздыхать по безнадежно ушедшим временам, а? Безнадежно ушедшего у нас скоро прибавится. Поиграли с Кайросом? Теперь отдадим назад?
Астарот, казалось, с досадой вздохнул, когда, пройдя по щербатому кругу ряда сенаторов, взбешенный Оробас остановился на нем.
– А ты? Еще здесь? Его величество изволил дать задание – пойти и поймать ангельскую падаль! Как так вышло, что герцог Астарот еще не помчался, сломя голову, исполнять?
Дракон под герцогом недовольно грохотнул, рыкнул на нахалку, Оробас тут же выставил палец с кольцом:
– Заткнись! Развею.
Дальше он приблизился, чтобы заглянуть в пламя, хотел сказать больше, но только с презрением бросил:
– Эми, проклятая жаба… – следующим был Лерайе, и, кажется, у принца начали кончаться слова: – В этом, блядь, Аду, среди садов и цветочков хоть кто-то может подумать о том, что нас могут поиметь? Что ваши домены выпотрошат как старую падаль и заберут души, а может, и вас самих, нас, блядь, всех, здесь собравшихся на крайне интересный суд? Как насчет протрезветь?
Он повернулся к Андрасу:
– Как насчет вынести хотя бы одно вменяемое предложение? Нет? Как всегда нет?
Последними в кругу оказались Мурмур и Фурфур, и им Оробас только буркнул, уже идя на свое место:
– Что, выпустили Гавриила? Наигрались? Недоумка два, думали, никто не узнает?
То, что наигрались и выпустили, он слышал от своих шпионов, и это было совершенно не точно, и стоило бы попытаться вытянуть из соседей побольше информации, но настроение не соответствовало моменту. Зло простучав сандалиями по ступенькам, Оробас бухнулся на свое место, развел руками:
– Ну что, давайте, кудахтайте, лишайте меня слова, вперед! Ничего, я привык. Теперь могу и помолчать! – он щелчком стряхнул с руки муху и та исчезла с тремя товарками. Невидимые слуги поднесли кувшин и чашу, распечатали, налили. Охрипший Оробас залпом выпил половину, скривился, выплеснул на пол и жестом потребовал другое.
такие дела.
Круг почета, который совершал Оробос, казался предсмертной агонией. Фурфур даже засмотрелся, катая виноград по языку, на этот апогей прилюдной - приСенатной - слабости. Желал ли принц устроить это маленькое представление, когда выбирал маску или оно вышло случайно было неважно, достаточно было того, как его голос срывался на визг.
Досталось всем. И, лениво перебирая пальцами ягоды в вазе, он даже почти что ждал, когда очередь дойдет до них - было интересно, какой проступок владыка Оморры вытащит на тусклый свет зала Сената.
Граф знал какой - не знал лишь то, в какие именно слова он будет обличен. Глупостью было бы полагать что их домены не были испрещены, как порчей, нитями чужих шпионских сетей.
Но едва слова обвинения, притом обвинения отчаянного, обиженного, словно детского (Фурфур ждет, что вот сейчас принц топнет своей очаровательной женской ножкой и надует губы), звучат и он сам не садится, перетекает скорее, в сидячее положение, в миг меняясь лицом.
Изнеженность избалованного и знающего себе цену сибарита вдруг сменяется на мягкую томность еще не до конца созревшего юноши, весь порок на лице которого - лишь румяна и помада, стащенные из чужой косметички. И бесстыдная тога в один миг начинает казаться снятой с чужого плеча. Ресницы его вздрагивают, фиалковые глаза вдруг делаются огромными и волоокими.
Он тянется и льнет к рукам Мурмура, словно наложник, ищущий защиты от лживых обвинений в руках своего господина и хозяина, ластящийся к нему, как котенок.
И стоит лишь Оробосу отвернуться, чтобы направиться к своему месту, граф невинно восторгается:
- Правду говорят, и небеса убоятся женской истерики! Или Его Высочество полагает...
у тебя лицо невинной жертвы
и немного есть от палача
- … Что сможет низвергнуть всех архангелов в Ад одним лишь грехом разврата?
Мурмур обводит взглядом полураздетую фигуру принца, немного задержавшись на груди, спокойным взглядом. Таким взглядом обычно рассматривают привычный пейзаж за окном. Рука сама ложится на талию Фурфура, а губы растягиваются в ледяной и острой улыбке, полным контрастом к невинному виду второго графа, но в ней нет ничего угрожающего – Мурмур не видит смысла в пустых угрозах, а еще меньше видит смысла в угрозах не пустых – если можешь повлиять – влияй, а не сотрясай воздух.
- Его Сиятельство хотел обратить внимание, что, возможно, стоит перейти к конструктивному обсуждению, не поддаваясь эмоциям?
На обвинение он ничего не отвечает – это и не обвинение вовсе, и в нем не содержалось вопроса, а раз вопроса не было – то и ответ давать – себя не уважать. Вместо этого дотягивается до чаши с виноградом и отрывает ягоду, перекатывая ее в пальцах, с блуждающей улыбкой на губах. Шпионами могли похвастаться практически все домены, и Зимимайя не отставала в этом от остальных, правда и не отрывалась вперед, если спросить самого графа, вот только точных сведений что случилось ведь нет ни у кого, кроме Мурмура и его коллеги, а потому – пока не прозвучали конкретные вопросы нет смысла давать точные ответы.
Давайте обойдемся без взаимных оскорблений.
Оскорблять буду только я
Неприятная поговорочка «не заставляйте маркиза вставать», гулявшая во дворцах Немуса, и в Сенате была известна. А третьего дня ему пришлось не только встать, но и взять в руки оружие. Лерайе был вне себя не меньше, чем Принц, но в совершенно ином ключе. Ему только что напомнили, что он средневековый феодал, вынужденный вздергивать армию в поле и пугливо поднимать мост в своем замке. Только что, какая-то крылатая мразь заставила его испугаться, потерять контроль, почувствовать шаткость почвы под ногами, которые от этого давно отвыкли. И ему _не_ понравилось. Не важно, сколько урона нанесено южным доменам. Важен сам в сраку ебаный прецедент!
Поэтому сегодня он не садился. Так и остался стоять в своей глухой, черной кольчуге, тончайшего, невообразимо плотного плетения, забиравшей фигуру от горла и уходящей в пол широким подолом, который шуршал и позвякивал от движения. Все это время, как оказалось, маркиз стоял, абсолютно бесшумным монументом леденящей ярости. Куда больше походил на Агареса и ненавидел себя таким. Все это время, пока он не вышел в центр, вставая невольно спина к спине с разгневанным Оробасом, чтобы очертить свой круг, переводя взгляд с одного лица на другое. В другой момент Лерайе отдал бы должное восхитительным принцевым мухам, так гармонично подчеркивающим трагизм позы и фактуру платья, но сейчас было не досуг.
- Пострадали «в основном» южные провинции? - впился требовательным взглядом в Асмодея, излучая патетическое изумление и невольно подчеркивая тоном это обесценивающее канцелярское «в основном». - «В основном» пострадала ваша репутация зодчего! И наша общая безопасность!
Крутанулся на каблуке и вперился в графа Мурмура.
- Есть ли у Владык причины укрывать тех, кто в силах разрушить их – или наши - владения? Бытует мнение, что ангельские крылья - источник силы чрезвычайной, неизбывно разрушительной для Доминиона. Я верно, понимаю, что вы с графом сохранили их для себя? Может быть, по незнанию и неосторожности? Мы все, - он распахнул руки, точно каждому сенатору протягивал ладонь, чтобы и они встали плечом к плечу в этом дознании, - все хотели бы знать, как без магии исчезли всякие следы раненного архангела. Не мелкого безвестного чина. Гавриила! Вы его отпустили или решили придержать у себя в надежде, что крытья снова отрастут, и их можно рубить бесконечно, если привязать его покрепче? Это угроза всему Доминиону изнутри? Или это угроза извне? Его будут искать. А это еще больше стычек, еще больше разрухи и смуты в умах. Еще больше добровольных повстанцев. На сколько фронтов вы готовы раскидать свои силы? Так что - конструктивно (!) - я требую подробного изложения ситуации исчезновения архангела. В противном случае предлагаю Сенату возложить на владык Зимимайи восстановление разрушенных территорий и равные еженедельные выплаты каждому домену на укреплении армий до тех пор, пока крылья не будут представлены сенату и уничтожены в Бездне в общем присутствии. А то судя по происходящему здесь и сейчас, только владыкам Зимимайи сегодня и бестревожно. Этому есть причина?
Предательство интересов Доминиона и попытка узурпации власти – обвинения очень серьезные. Но на войне как на войне.
- И нет, - он вернулся в Оробасу, и в это момент в их слепом кружении оказался так близко, что дыхание упрямым теплом толкнулось в губы. – Кайрос будет течь туда, куда нужно нам.
Невольно, встретившись с ним глазами, смягчился, сласковился тоном.
- Мы разберемся, в чем дело.
Отредактировано Leraje (2024-05-16 22:54:23)
Вы там не мерзнете на вершинах ваших моральных устоев?
Раз явление Христа народу ещё не произошло...)
да, мы сами запутались кто и где говорит
Граф Мурмур слушает обвинения с невозмутимым лицом и только бровь его поднимается все выше, а когда монологи и, несомненно, абсурдные обвинения заканчиваются, прикладывает изящным жестом два пальца свободной руки к правому виску, чуть пониже короны, и на мгновение прикрывает глаза, давая сначала сказать коллеге. От шума захотелось немедленно выпить.
Граф Фурфур же хлопает ресницами, как пойманная бабочка крыльями, в ужасе прикладывая пальцы к губам - тоненькие цепочки, соединяющие кольца, что украшают кончики его когтей, почти неслышно звенят. За этим жестом, впрочем, прячется улыбка.
- Если для того, чтобы защитить свою честь в Сенате нужно устроить истерику... Я готов, - впрочем, с места Фурфур не поднимается, и угрозу в обёртку угрозы не облекает, не видит нужды. Если Сенату угодно представлений, если угодно, чтобы Оробас топал своей сдобной ножкой об вывернутый в кошмаре архитектора пол, если театральность обвинений Лерайе сегодня в цене, то он не откажет себе в удовольствии спустить этот курок. Эмоции этого правителя Зимимайи были иссушающими, как жаркое солнце, плавящее стены зданий, а останавливаться он не умел и вовсе.
- И с какого времени проявлением профессионализма в Сенате стала излишняя эмоциональность? - Граф Мурмур тонко усмехается, отрывает пальцы и чуть качает головой. - Маркиз, с чего вы проявляете такой интерес? Вы же знаете, что «Ангельская пыль» делается вовсе не из ангельских крыльев? Не получится их растолочь и снюхать. - Голос Мурмура смягчается, становится почти сочувственным.
Отредактировано Furfur (2024-05-26 02:51:28)
у тебя лицо невинной жертвы
и немного есть от палача
И раз в этом вашем Совете… Сабантуе…
Сенате никто не спешит вставить слово..
- К тому же маркиз Лерайе хорошо осведомлен о том, что могло бы, но не произошло с Гавриилом на территории нашего домена. Не слишком ли хорошо он осведомлен? А может быть, это вор первым кричит - держите вора? - Фурфур смотрит не с подозрением, скорее с изумлением, увидев, будто бы, маркиза в совсем новом свете. - Быть может, крылья архангела покоятся на его ложе в Невусе?
А вот это интересное замечание, уголок тонких губ Фурфура чуть дергается вверх и взгляд становится чуть-чуть острее, теряя сочувствие.
- Я не вижу, чтобы кто-то из присутствующих принес в Сенат и выложил перед всеми свои трофеи. Даже их опись.
Слишком шумно, слишком много слов, слишком мало действий.
- Зимимайя готова предоставить помощь пострадавшим Доменам, все же, мы все живем в одном Аду и противостоим одному противнику. Добрососедские отношения многого стоят и мы готовы ответить на призыв Астарота о гуманитарной помощи пострадавшим землям. Но уважаемый принц от нее уже отказался, возможно, ведомый эмоциями.
И это не проявление уступки или слабости - это констатация факта. Богатейший Доминион никогда не отказывается обзавестись новыми должниками - пусть и без расписок и официальных расчетов
- И разве стала бы Зимимайя проводить опасные для общественности эксперименты? - граф Фурфур делает большие глаза, а потом смеется, перетекая теперь головой на царственные колени своего спутника.
- Что до спокойствия... Зачем метать бисер? Есть много дел куда более интересных…
Отредактировано Murmur (2024-05-26 02:50:00)
Давайте обойдемся без взаимных оскорблений.
Оскорблять буду только я
Кто здесь гарцует танго на лошадях
По паркетным залам? Ликует эхо!
Кто этот кабальеро, что держит страх
У себя в прислуге, на случай лиха?Черный рояль в печали, его маэстро
Ушёл в запой, не закончив гамму.
Делая вид послушного седоку,
Ему конь копытами вырыл яму. (с)
Элигосу приносят вести – одну за одной, кто-то подобострастно шепчет, кто-то радостно, истинно радостно вскрикивает, кто-то торгуется за каждое слово, между скрюченных когтистых пальцев мерцают мертвыми звездами золотые дукаты — и все оказывается пустым, лживым. “Видели!” — утверждают они, бесконечные и безликие, и их голоса сливаются в одну шелестящую реку, в которой легко утонуть и не выплыть, и ничего, никого не отыскать. То ли все до одного лгут, то ли враг так быстр и ловок, что успевает ускользнуть от бдительных глаз, от цепких рук. Но как ему, лишенному крыльев, удается подобное? Как?
Проклятье, неужели он — зерцало, лилия и свеча, дитя блаженных райских кущ! — знает Доминион лучше, чем все они?
Кто ему помогает — здесь?
Это же невозможно!
Элигосу кажется, будто он охотится с завязанными глазами — его чутье сбоит, обманывает, сбивает с толку, он не может предугадать, не может понять, где его враг. Пара дней — и говорить-то не о чем! — обращаются двадцатью веками, бесконечные часы тянутся бесконечно, счет времени теряется, и след — незримая прерывистая цепочка капель золотого ангельского ихора — ускользает и ускользает. Ему приносят вести о разрушениях в южных доменах, но он лишь пожимает плечами — сражение есть сражение, да и кого вообще могут сейчас волновать подобные мелочи? Он не понимает одного — почему каждый из герцогов, маркизов, принцев не переворачивает собственный домен лично?
Кто, как не владыка, должен знать свою землю, как никто другой?
Элигоса захлестывает бессмысленная, неразумная злость, накрывает алой волной, туманит взгляд, густой пеленой затягивает разум. Но, хоть ярость и незаменима в бою, сейчас она только вредит — если каждый будет действовать сам по себе, этот позорный проигрыш затянется надолго, и они не могут себе это позволить. Он заставляет себя вынырнуть из алого и жаркого полубезумия, заставляет себя вспомнить об очередном заседании Сената, вызывает в памяти образ Перевернутого дворца. Может быть, они прямо сейчас говорят не о налогах и разрушениях, а о том, как отыскать сбежавшего — упущенного! и кем! чтоб им провалиться дальше самой бездны! — врага.
Может быть!..
Зимимайя с размаха плещет ему в лицо россыпью разноцветных огней — так, что хочется заслониться рукой в латной перчатке. Змея шипит недовольно, она тоже не терпит шума и суеты, и рычания машин, и бесконечной болтовни. Перевернутый дворец подставляет под ноги изломанную лестницу, не смея обмануть, увести в никуда, затянуть в тупик, да или просто рухнуть, рассыпавшись на сотни ограненных камней, и собраться заново. В искаженных, выкрученных стенах всегда теряется ощущение времени и реальности, иной бы заблудился здесь — но не он. К владыкам дворец благосклонен — до поры до времени, безусловно.
— …куда более интересных.
Хлопают высокие двери. Горгонейон корчит рожу, сверкая клыками, змеи вздрагивают и сплетаются крепче. Король Асмодей смотрит тяжело и темно. Через плечо оборачивается Лерайе, черная чумная лилия долин, колышется, как цветок на воде. Оробас вскидывает тонкие — сегодня женские, понятно — брови, кривит в гримасе алый кровавый рот. Бегемот лениво скалится, наклоняет голову в издевательском приветствии. В глазах Астарота вспыхивает и гаснет подземный огонь, и их снова затягивает тонкий белесый лед. Пламя Эми не дрожит, горит ровно и обманчиво-бесстрастно.
В сторону Фурфура и Мурмура — едва слышный звон, шелест и шорох, отзвуки нежного смеха — Элигос не смотрит.
Пока не смотрит.
— И что же, — он поднимает глаза, смотрит выше их голов, будто бы на то, что выше и дальше их всех, — вы уже решили, где искать его?
Отредактировано Eligos (2024-05-28 01:45:54)
what war? any war. I haven’t seen a paper lately but I suppose there’s a war — there always is.
Глас разума, а Асмодей полагал, что в стенах Сената – это исключительно его собственный голос, так и не прозвучал. Стоя за кафедрой, Владыка Вавилона наблюдал, как плещется истерика, то поднимаясь высокой волной, когда высказывались Лерайе и Оробас, то приобретавшая некую артистичность, изъеденную усталостью - Фурфур.
Упреки Лерайе, обиды Оробаса, вопросы Мурмура, которого закономерно взволновали требования Владыки Немуса – все это в свете последнего события играло новыми красками, словно с самоцветного ожерелья смахнули пыль.
Не Ангельскую. Асмодей с трудом сдержал вопрос о том, не прихватил ли граф Фурфур с собой упомянутый порошок, чтобы придать атмосфере этого собрания расслабленности, но подумал, что может статься, что граф ответит положительно, и более того не забыл и про своих коллег.
Это, конечно испортит всю дискуссию, но в отличие от сотен, даже тысяч предыдущих вопросов, которые вполне благополучно решались сами собой, Гавриил сам себя не найдет.
- Где – нет. – Ответил он без паузы на вопрос так удачно явившегося в эту минуту Элигоса. - Но как это сделать - я могу предложить.
Он вздохнул, формулируя мысль и надеясь, что она дойдет до сенаторов без дополнительных пояснений, как доходят до каждого малейшие посягательства на их земли или деньги.
- В каждом домене, разве что кроме Корсоны и Гаапы скрываются шпионы с небес. Да и то, даже в Гаапу я бы не стал исключать. Некоторые нам известны. Полагаю, далеко не все, и на каждого ангела, о котором мы знаем, приходится дюжина неизвестных нам шпионов. Настало время вытряхнуть этих захватчиков из их тел. Обложить их дома и ждать, когда к ним явятся другие. А, возможно, и сам Гавриил.
Он с насмешливо-ласковой улыбкой взглянул на Мурмура.
- Даже мне известно, что этот ваш джахенский ювелир Клаус Зальцман – ангелодержимый вот уже по крайней мере полтора столетия. И ведь Джахена – не Эдемские сады. Здесь люди не живут в неведении и многие вполне осознанно стремятся стать демонами. А уж те, кому удалось разбогатеть и сделать имя – тем более. Мне так же докладывали, что один из служителей архива при римской библиотеке – ангел. Сейчас припомню… «кроткий, благонравный юноша с тихим голосом, весьма скромный, но выказывающий обширные знания» Эрес со Скироса. Три возрождения. Вы помните, господа Сенаторы, когда люди именовались так, не имея фамилий и патронимов? Выжить в Риме, оставаясь человеком на протяжении тысячи с лишним лет, может только тот, кто очень старается сохранить свою изначальную человечность. Уверен, про шпионов своих доменов, которых проще терпеть, присматривая за ним, чем искать в новых телах, знает каждый из вас. Может, пора отловить парочку и узнать, как и куда отправится ангел, оказавшийся в Аду?
Они превратили Ад в балаган. В нелепый, донельзя жалкий балаган, за которым тошно было наблюдать. И если сперва это было еще терпимо, то после того, как этот цирк уродцев был залит кровью... Как они могли быть настолько беспечными? Как они могли быть такими глупыми? Неужели... Они всегда именно такими и были, просто он не замечал, не видел, не хотел видеть?
Левиафану хотелось разрушить Ад до самого основания, стереть все домены в пыль и прах и начать сначала. Левиафану хотелось вернуться в Бездну, чтобы не видеть этого позора. Левиафану хотелось...
Что толку в желаниях, если они остаются лишь желаниями?
Пришло время действовать.
Ренессанс на крови, преображение через уничтожение - это было не совсем в его вкусе. Он любил порядок. Он ценил дисциплину. Что же, иногда дисциплину нужно поддерживать при помощи децимации. А иногда - и при помощи массовых казней. Иногда глаза открывает только кровь. Иногда она должна литься широким багровым потоком, чтобы принести ясность.
Разумеется, все это Левиафану не нравилось - по той простой причине, что Ад и так сильно пострадал при вторжении ангелов, и крови уже пролилось очень много. Он был там, он сражался, не открывая своей сущности, и от его руки пали многие. Он хотел бы, чтобы их было больше. Он хотел бы, чтобы Небесное воинство оплакивало свои потери еще очень и очень долго.
Зимимайя. Перевернутый Дворец. Здесь собрался Сенат. Пародия на республику, пародия на идею, что каждый голос будет услышан. Это было бы очень смешно, когда бы не было так грустно. Нужно было действовать быстро, а это сборище ряженых погрязло в идиотских спорах. Разумные предложения тонули в истерике, в нарочитой драме ради драмы. Левиафан наблюдал из тени, морщась от отвращения. Если это - Ад, то...
На собравшихся ложится огромная тень. Тень дракона, заполняющая собою весь зал. Становится тише. Становится душно. Воздух раскаляется, словно в пустыне.
- Меня тошнит от вашей болтовни! - глубокий, низкий грудной рык разносится по дворцу. Тот, кто издает его, предстает в облике и человека, и дракона. В черных глазах читается отвращение, тонкие губы презрительно сжаты, шрамы на смуглой коже кажутся следами его собственных когтей, но это, конечно же, не так. Он никогда не был настолько безумен. Кроваво-красная чешуя покрывает руки по локоть, когтистые пальцы сжимают рукояти двух топоров, тех самых, которые сокрушали хребты ангелов во время недавней резни. Красные кожистые крылья окутаны пламенем. Шипастый хвост извивается, сворачивается кольцами и распрямляется, снова движется, не останавливаясь ни на мгновенье. Он словно гибкий и смертоносный кнут, он жаждет вспороть чью-нибудь кожу и напитаться кровью.
- Посмотрите на себя! - Левиафан усмехается, лицо без возраста и без национальности прекрасно передает охватившее низвергнутого правителя отвращение. Оно читается в каждой черточке, в каждом движении. - Во что вы превратились? Во что вы превратили Ад? Грызетесь как шелудивые псы у рыночного прилавка, в то время как наши враги готовятся к новой атаке! Где ваша стратегия? Где ваша мудрость? Где хоть какое-то подобие достоинства?
Отредактировано Leviathan (2024-05-29 16:54:58)
Это вторжение оглушительно, еще когда не родилось – эхом знакомых шагов, в которых тонет пылкая, справедливая, но бесполезная речь Элигоса. Великолепный граф однажды примет, что Зимимайя так не работает. Что любая дискуссия здесь увязнет и сойдет на нет, что мечом и копьем, как он привык, в мутной воде этого коварного домена не выловить ничего. Но смотреть на сияющую, восхитительную живость, на обнаженную сердечность владыки Флегетона всегда упоительно приятно. Так бы и смотрел! Точно весь зал заседаний в этот момент вращается вокруг воздетого к небу полыхающего меча. Но шаги – на грани слуха отравляют гаденьким – «не может этого быть, потому что этого не может быть никогда» – узнаванием. Тогда-еще-не-маркиз слышал эти шаги множество раз и никогда не знал, чем кончится песня, начатая этим гулким, тяжелым ритмом.
К своему изумлению, Лерайе уже готов увидеть то неизбежное, что он видит в дверях. Только крови, обтекающей с топоров не хватает, чтобы сделать это впечатление исчерпывающим, чтобы поверить разом, точно кто-то прихватил тебя за волосы и окунул в жгучую жижу в бассейне возрождения. Лишь когда сердце останавливается и зависает в межреберье тяжелым камнем, понимаешь, что все это время оно у тебя было. Очень освежает.
В коленях рождается омерзительная гадкая ватность - привычка склоняться при появлении единственного владыки преисподней. Сотни и сотни лет они падали ниц. Но сейчас это ни в коем случае не должно произойти - ни волей инстинкта, ни волей дрессуры, ни тем более по велению испуга.
Аду не нужна междуусобица, но Левиафану придется смириться с тем, что сейчас, 3 миллениума спустя, он один из 12. Где бы он не провел это время, чем бы не стал. Но сделать это следует с необходимыми почестями и всём уважением - как только пол перестанет покачиваться под ногами.
Для некоторых сенаторов Левиафан – страшная сказка, рассказанная на ночь в дни до их первой смерти. Маркиз держал сказку в руках, и лучше многих знает, насколько она страшна. Он сделал это тогда и сделает это еще раз.
Владыка Немуса оборачивается к Асмодею. В металлическом шепоте кольчужного платья взлетает в воздух копна черных волос. Рисовка шрамов древнего змея еще отражается в темных зрачках, внезапно заливших радужку до краев. Как это могло случиться? И где он был все это время? Знает ли он правду и знает ли всю праву до дна? Тень паники рисуется мельком. Можно 5 тысяч лет учиться держать лицо, но никогда не приготовиться к этой встрече. Взгляд этот секундный.
- Владыка, - Лерайе склоняет, но только голову – в том почтительном приветствии, которое могло бы быть адресовано каждому из сенаторов, вполне готовый услышать, что раньше кланялся ниже. – Господин Корсоны. Мы видели твою бурю на поле боя и ждали твоего возвращения, чтобы шагнуть дальше с тобой. И ты пришел.
Очень плохо, что бурю они уже видели. Значит, и силы свои видели полностью. При новом вторжении – кто из вас не думал об этом? – новый туз из кармана не вынуть. Придется изобретать новый план.
Сияющая радость, написанная на лице теперь-уже-маркиза, нежданно скрашивается едва уловимой, неприкаянной нежностью, тем незабытым восторгом, который Левиафан привык здесь находить, коротким шагом вперед, гостеприимным движением рук – несостоявшимся объятием – которым обычно встречают долгожданных гостей. Это движение необъяснимым образом вычерчивает диагональ - вектор - между вошедшим и пустующим троном Корсоны. Добро пожаловать!
Вы там не мерзнете на вершинах ваших моральных устоев?
Оробаса больше интересовало содержимое его чаши, чем происходящее в зале. С его точки зрения, сама попытка найти общее решение была обречена, они одиночки. Не в природе демонов сбиваться в стадо, точно испуганные и озлобившиеся звери, разум дарит способность отыскивать тропы, по которым можно пройти только одному, и у каждого свое, и каждый за свое, тогда Ад и превращается в разящую гидру о тринадцати головах. Философия общих решений… она такая человеческая.
Они теряют время, они все.
Он подпер подбородок ладонью и рассматривал гравированный край чаши.
По крайней мере, попытка провести день с пользой.
Еще!
Жижа почти черная, как сцеженная кровь, но сладко, как сладко…
Его позабавила идея Асмодея кого-то «отловить». Во времена седой древности они, небось, седлали бесов и ехали в юные леса Ада, чтобы кого-то «ловить», как эльфы из ирландских баллад. Уцепившись за имя, Оробас потер лоб под душным тяжелым кольцом из роз, закрыл глаза, чтобы не мельтешили присутствующие и раскрыл другие, кольцом объявшие Перевернутый Дворец, и еще кольцом, и еще, чтобы умноженным взглядом отыскать человека с нужным именем и разбавить тоскливое заседание хотя бы его воплями, но неожиданно жаркий ветер раздул его волосы и высушил росу на цветочных лепестках.
Оробас был слишком пьян, чтобы оценить момент от начала и до конца. Он только чуть прищурился, чтобы рассмотреть печать прибывшего, знакомую ему только по старинным спискам. Всполошившиеся мухи сели на свои места слева – первая как слеза под глазом, последняя как перстень на пальце. Тени стали чернее. В этом зале много теней, у каждого из присутствующих она есть. Показывать это невежливо, подобную грубость можно потерпеть только от Астарота, ему вечно хочется выглядеть настолько же грозным, насколько вавилонский бык желает выглядеть мудрым, но теперь грубиянов удручающе прибавилось.
Ле-ви-а-фан.
Еще один, опоздавший на заседание Сената – на все заседания за последние три тысячи лет.
Наверное, немногое потерял.
– Достоинство? Что это такое? Что с ним нужно делать? – Оробас скривил полные губы, но смотрел равнодушно и зло. – Я ненавижу и хотел бы избавиться от каждого из присутствующих. Не существует никаких «мы».
такие дела.
Асмодей поднял взгляд на решившего высказаться демона только когда в зале заседаний вдруг сделалось темнее и жарче. Где-то в подреберье, выжигая все внутренности разлился холод, словно он проглотил кусок промерзшей насквозь скалы из пустоши.
Дракон. Не искусная обманка из корсонской пустыни, а самый что ни на есть настоящий Левиафан, явившийся на заседание Сената. Дракон.
Асмодей невольно выпрямился и вскинул голову, чувствуя, как пересохло в горле.
От жара, конечно же.
Он мог его выдержать, не прячась за зыбкие щиты и не изыскивая способ блокировать прямо сейчас. Пусть Левиафан даст выход своим эмоциям.
Имеет право.
И каждый из них — тоже.
Пока Левиафан говорил, Асмодей прикрыл глаза и поморщился, словно гулкий, заполняющий все пространство голос, вызывал у него головную боль.
Еще больше скривился от тирады Оробаса, который, похоже, был пьян настолько, что не мог оценить масштабы случившегося, даже после того, как Лерайе поприветствовал Левиафана, древнего короля Ада с достойной момента учтивостью.
- Здравствуй, Левиафан, - произнес он ровным голосом, - твоё негодование понятно. Каждый в этом зале имеет свое мнение о случившемся, как и ты. И твоё кресло ждет тебя.
Он не пытался заставить свой голос звучать громче и оставался в своем человеческом облике, в белой тоге и с золотым лавровым венком на голове, против огромного дракона, вооруженного не только магией, но и двумя топорами, готового, казалось, крушить и убивать.
- Вторжение мы отбили. Их было много, но нас больше, и наши легионы целую вечность ждали этого боя.
Врал. Не ждали.
- И теперь, воодушевленные победой, солдаты будут готовы к следующей атаке. И мы. Но это уже прошлое. А нашему будущему угрожает некто, намеревающийся уничтожить солнце. Это, случайно, не ты?
Открыв папку, лежавшую перед ним на кафедре, Асмодей достал послание, напечатанное на простом белом листе.
- Ты бы, я уверен, мог. Но еще больше уверен, что не станешь. Да и эти требования... смехотворны.
Он нарочно говорил буднично и держался так, словно ничего из рядя вон выходящего не происходило. Словно каждый день с небес несутся разъяренные ангелы и крушат своей магией города, пока не встречают отпор всех способных сражаться демонов, словно каждый день возвращаются из глубин бездны древние правители Ада и неизвестные угрожают уничтожить солнце.
Случалось, конечно, всякое, но даже замерзание подземных рек не соперничало одномоментно с каскадными выбросами кайроса случившимися после долгого периода покоя. Из-за них пару столетий назад пункты возрождения в центральных областях доменов были переполнены. Люди и химеры гибли в давках, сваривались в купелях и тотчас возрождались снова.
И длилось это не одну неделю, прежде чем маги, умеющие работать с потоками кайроса, смогли совладать с ним. И уж точно на памяти Асмодея никто не писал в Сенат письма, чтобы предупредить о готовящейся пакости.
Перевернутый Дворец на своем веку видел многое, запечатлев увиденное навеки в изломах своих парадоксальных углов. Здесь решались судьбы, здесь устраивались баталии. Здесь начинались оргии и здесь же рекой лилось вино.
Сюда приходили многие владыки, но не все - и это было уже привычно, знакомо. Во многом Сенат больше походил на кружок по интересам, на возможность вильнуть (и Фурфур с удовольствием это делал) собственным хвостом, на возможность покрасоваться (и это он делал тоже). Обозначить позицию, намекнуть, не сказав прямо, на то, что было наиболее важным - и это виделось в тонких чертах Оробоса, в прямой спине не терпящего подниматься со своего ложа Лерайе. В важных мелочах, которые можно и важно было показать.
В золотой краске, что широкими густыми мазками покрывала бархатистую кожицу там, где несколько дней назад, еще до битвы, была кость.
Ад был огромен и безмерен, но всё же недостаточно огромен и безмерен для того, чтобы владыкам недоставало сил пересечь его. Ад был огромен и безмерен, и, желая того, его и вовсе можно было отказаться пересекать.
Ад был огромен и двери дворцового зала, открывающиеся много после того, как официальное начало заседания было объявлено, были лишь частью мозаики, камешком, завершающим картину. Вместе с теми, кого они пускали внутрь.
Владыка Флегетона мрачен пуще обычного и было бы ложью утверждать, что от Фурфура скрыта причина его дурного настроения (но он бы утверждал, если бы спросили). Элигос не смотрит на них, роняя лишь скупые слова.
Не требующие ответа. Не требующие, пока что, отчета - этот граф не спешит сейчас стелиться пред теми, кто равен, а не стоит выше. Какие бы поиски не велись в Зимимайе, каким бы результатом они не завершились, оглашен этот результат будет не по чужой указке.
Вопрос Элигоса, впрочем, не остается без ответа.
И взгляд Фурфура снова делается смешливым, пока он поднимает и рассматривает собственную руку - тонкие пальцы, длинные острые когти, украшенные россыпью драгоценных колец, запястье, увитое золотом тончайших браслетов, позвякивающих при движении.
Пусть именник на каждом из этих украшений не рассмотреть без лупы, не нужно обладать избыточным умом, чтобы догадаться, как именно он выглядит и кому принадлежит. Как, впрочем, нетрудно и догадаться о том, что владелец прекрасно осведомлен о содержимом этого крохотного клейма и о том, кто именно его ставит.
Не произносит этот граф, впрочем, ни единого слова, только на дюйм поднимает взгляд от собственных пальцев и смотрит на владыку Асмодея ленивым кошачьим взглядом из-под ресниц.
Если король Вавилона желает озвучивать очевидное...
Впрочем, следующим на лице Фурфура мелькает искреннее, почти до боли, изумление, разом стирающее любую из его привычных гримас.
Ибо тот, кто опоздал на это собрание, тот, кто вступает сейчас под своды зала, тот, кто заполняет этот зал своим присутствием - владыка Зимимайи узнает его, пусть никогда и не видел прежде, только слышал отзвуки, истории, легенды... сказки.
И, обожженный сейчас этим разом сделавшимся горячим воздухом, он подается вперед в неясном любопытстве и голоде. И даже, кажется, не моргает.
А после с восторгом отшатывается от этого рыка, с беззвучным смехом падая в объятья Мурмура, расслабленный и счастливый, раскрасневшийся, словно дитя от веселых игр.
- Ле-ви-а-фан, - выдыхает он с восторгом, словно пробуя имя на вкус, каждый слог и каждый звук, перекатывая на языке как виноградину.
И, наконец-то, звонко смеется, хлопая в ладоши с искренним, неподдельным восторгом ребенка, получившего свой леденец на палочке.
у тебя лицо невинной жертвы
и немного есть от палача
На явление дракона народу Мурмур смотрит сквозь чуть прикрытые ресницами глаза, каждой клеточкой тела ощущая накрывающую зал мощь, но склоняться или хамить не спешил, как и впечатляться или пугаться. Пугаться? Каждый из Владык был по-своему пугающим, у каждого были свои сильные и слабые стороны, кто-то был сильнее, кто-то умнее, кто-то искуснее, кто-то красивее. Если впечатляться от каждого – можно всю жизнь прожить с открытым ртом. И Мурмур просто ловит дражайшего друга, оттеняя звонкий смех и легкую игривость привычным, тяжелым, как надгробный камень, спокойствием, оттененным легкой полуулыбкой.
- Этот господин говорит разумные вещи. – Он уже услышал прозвучавшее имя и прозвучавшее обращение, но их еще не представили, а потому… - И все же, давайте не будем горячится, произошедшее недоразумение вовсе не является поводом продолжать его. Никакие разумные вещи не могут родиться из брани и взаимный обвинений.
Да-да, даже из обвинений в отсутствии достоинства. От того, что бранящихся голосов стало на один больше, лучше не стало, куда разумнее…
- Может быть, нам лучше всем сесть, успокоиться, выпить вина – Мурмур протягивает руку, в которой оказывается очередной бокал и отпивает, не спеша высказать все, что собирается. Спешка в таком деле только вредит. – И обсудить все же, в чем были наши просчеты в этот раз, что сделать, чтобы их не было в следующий, и… кто там грозит уничтожить солнце? К слову о шпионах, не слишком ли много бед одновременно на нас сваливается и не стоит ли обратить внимание на эту угрозу – не расставлена ли она нашими врагами?
Давайте обойдемся без взаимных оскорблений.
Оскорблять буду только я
Вы здесь » Dominion » Летопись Ада » Возвращение Короля
