Dominion |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Dominion » Летопись Ада » Возвращение Короля
Возвращение Короля
Проклятый, безумный, преданный забвению, побежденный и преданный, никто не ждал тебя. Мир изменился и в нем уже нет места Левиафану и его могуществу, и его амбициям.
Так мы думали.
Время: 22 августа 2024 года, четверг
Место: Перевернутый Дворец, Зимимайя
Участники: Асмодей, Оробас, Левиафан и все желающие из числа сенаторов
такие дела.
Слюнявая ночь, звезды-клеммы,
Под почвой кто-то в барабан грохал.Я не знаю, чьё это черное небо,
Но чёрное небо – это всегда неплохо. (с)
ты меня ругаешь
за вино в борще
я пытаюсь вспомнить
кто ты блять ваще (с)
Асмодей сплетает слова так легко, будто бы заранее знает, что ему скажут, о чем его спросят, будто бы способен читать мысли, предугадывать не на шаг, — на десять. Отчего-то представляется, как он выстраивает все это затейливое жонглирование словами много-много тысяч раз, воображая все повороты и развилки, где разговор может свернуть не туда, собирает все аргументы даже для тех возражений, которые могут и никогда не прозвучать. Элигос слушает, хмурится — ему нужен бой один на один, а не ожидание, не засады, не ловля на живца. Он понимает всю разумность доводов короля Вавилона — о, было бы странно, если б эти доводы, сотню раз обдуманные и отточенные, не были до отвращения разумными, рациональными и действенными! — но хочет не этого. В его ушах звучит хлопанье тяжелых крыльев, звон столкнувшихся клинков, бесконечный шум битвы, он хочет вновь увидеть равного противника — но встретить его в открытом бою, а не выслеживать, подобно…
Незнакомые тяжелые, гулко отдающиеся эхом шаги прерывают его мысль на полувздохе. Под нависшей черной тенью, внутри незримой жаркой пустынной бури, в низком, тягучем, нечеловечьем рыке Элигос чует своего — и вместе с тем угрозу — но не может узнать. Это существо, осмелившееся незваным явиться под изломанные своды Перевернутого дворца, ему незнакомо. Его облик дрожит, обращается то человеком, то чешуйчатой тварью, существо говорит, выплевывая слова, словно сгустки огненного яда, и его слова сливаются в грозный шум. Буря грядет, звучит в них, от бури никто не укроется.
Ему не страшна буря.
Но все же — друг она или враг?
Перевернутый дворец не пропустил бы врага, навсегда похоронил бы в лабиринтах лестниц и переходов. Перевернутый дворец открылся бы только тому, у кого есть право…
Элигос видит, как на один-единственный миг меняется лицо Лерайе, будто ознобная рябь проходит по глади обсидианово-черного пруда, и как к нему возвращается обыкновенное ленивое спокойствие. Вот как? Узнал? Испуган? Рад? Держит лицо, не давая дрогнуть ни единой жилке?
“Господин Корсоны”, — почти мурлычет Лерайе. Черные кудри змеями обвивают плечи, в глазах плещется непроглядная тьма — того гляди перехлестнет через край.
Господин Корсоны? Но там же…
Там же прах, обломки, пепел, черная речная вода, бредящая бледная дева, вечно голодная тварь, плывущая в никуда по волнам ледяного безумия, тварь, носящая имя…
“Левиафан,” — с удивительно-спокойным почтением произносит Асмодей и — будто ничего не случилось! — переходит к делам, шуршит исписанными листами, говорит о победах, воодушевлении, об угрозе уничтожить солнце, как о вещах совершенно одного порядка. Иногда Элигосу кажется, что явись в Перевернутый дворец сам Люцифер под руку с самим Творцом, Асмодей точно так же вежливо поприветствует высоких гостей и продолжит разговор о новых налогах.
Будто ничего не случилось!
Остальные же… Оробас полон презрения и недовольства, его тонкое красивое лицо кривится в гримасе невыносимой скуки. Фурфур весело хохочет, радуясь, как ребенок, — неужели явление чего-то необычного так волнует одного из владык ослепляюще-яркой Зимимайи? Неужели что-то способно его на самом деле удивить? В отличие от него, Мурмур обманчиво-спокоен, он тоже говорит о делах так, будто бы ничего не произошло, и этот господин уже сотню раз являлся в Сенат, накрывая все непроглядно-черной драконьей тенью.
Элигос щурится, глядя на существо, которое называют Левиафаном. Где же обезумевшая тварь, плывущая над черными камнями и давно оставленными развалинами? Он чует обжигающе-ледяную силу, непохожую ни на что, известное ему, — и в глубине темных глаз видит затягивающую голодную бездну. Не смотри, не смотри, утонешь, у бездны нет дна, есть лишь вечное падение в никуда…
Чудовище.
Даже для них, адских владык — чудовище.
Чудище, что говорит о мудрости и достоинстве. Последние времена настали…
— Левиафан? — повторяет он, и это имя отзывается ударом незримого колокола, раскатывается эхом по залу. — Безумная тварь из Корсоны? Тот, кто пожрет и Ад, и Небеса? Правда?
Отредактировано Eligos (2024-05-31 01:40:39)
what war? any war. I haven’t seen a paper lately but I suppose there’s a war — there always is.
Лерайе. Они были вместе в тот день, когда он рухнул в Бездну. Он падал и все еще ощущал аромат его волос и вкус его губ на своих губах. Какая... Трагическая история. Какая... Восхитительная потеря! И вот теперь они смотрят друг другу в глаза. Прошло три тысячи лет. В груди все еще теплится желание обнять этот гибкий стан, прижать Лерайе к груди и целовать долго-долго, до темноты перед глазами. Как раньше. Левиафан не думал, что он все еще помнит эти ощущения, но он помнит. Это плохо. Это слабость.
- Ты по мне скучал? - спрашивает тихо и вкрадчиво, черные глаза щурятся, смотрят почти ласково. - Ты лжешь, но ты делаешь это так красиво... Всегда любил в тебе это!
Любил. Не только это. Может быть, даже в какой-то мере еще любит, насколько это вообще возможно для такого сердца и для того, кто утонул в Бездне, но смог выплыть из ее черных вод.
Он закрепляет топоры на поясе, вернее, оплетка их рукоятей чешуйчатой кожей сама с ним срастается. Он может позволить себе убрать оружие. Он ничего не боится. Это не глупость и не безрассудство, просто он уверен, что хуже, чем в Бездне, уже не будет. Раз он смог подняться оттуда, справится и со всем остальным. Да и терять ему уже просто нечего.
Левиафан мимолетным жестом дотрагивается до плеча Лерайе. Длинные острые когти касаются бережно и нежно, хотя могли бы вспороть даже самую прочную кольчугу. Конечно же, он и не думает отходить к своему трону. Одному из двенадцати. Эту насмешку он уже успел оценить по достоинству, и он даже догадывается, кому пришла в голову идея такого разделения. Но это сейчас не важно, совсем не важно...
- Достоинство - это то, что большинство из вас утратили, а некоторые, судя по всему, и вовсе не имели... Печально, но ожидаемо, - Левиафан смеется. В его голосе больше не звучит разочарование, теперь ему весело. Забавно.
Ах, Асмодей... Каким же он стал за эти три тысячелетия! Загляденье, право, загляденье!
Левиафан снова смеется. Собрание кажется ему все более и более забавным.
- И ты тоже лжешь, - о, он знает, он достаточно долго наблюдал за происходящим, чтобы понимать, что вторжение небесного воинства стало для Ада полной неожиданностью. - Но это ничего. Как известно, победители склонны приукрашивать историю, что же, допустим, что к этому сражению кто-нибудь был готов... Я видел, я проливал кровь вместе с другими, но я могу и промолчать. Это не тот случай, когда стоит сражаться за истину.
Да и что такое истина? Здесь, в Аду, все так относительно...
- Низвергнуть солнце? Какая восхитительная глупость! - Левиафан смеется громче, с удовольствием жмурясь, словно большой сытый кот. И хлопает в ладоши. - Интересно, кто же до этого додумался... У автора этой идеи презабавнейшее мышление, должен сказать, я хотел бы с ним побеседовать!
И не только с ним. С каждым из присутствующих - для начала, конечно же. А потом...
- Что же, давайте выпьем, - Левиафан улыбается парочке, не разрывающей объятий даже перед лицом таких потрясающих новостей. Они ему нравятся - разумеется, оба. Это тот случай, когда разделять нельзя, это все испортит! И тот, кто называет его безумной тварью, нравится ему тоже. Потому что для таких слов нужна изрядная смелость, а это уже интересно. - Не думаю, что кто-то боится того, что испив вина, я стану еще безумнее, не так ли? Только ничего пожирать я не собираюсь. Кроме разве что ужина... За долгие три тысячи лет я так и не разлюбил сочное пряное мясо. Особенно в сочетании с терпким красным вином. Такая банальность!..
Он снова смеется. До чего же занимательно все складывается! Может, он и правда безумен, раз все это кажется ему забавным?
Мир сужается до направления шагов. Маркиз следит, как подошвы Левиафана печатают прохладный пол в зале сената, отмечает, куда направлены мыски, следует ли тот траектории от двери к своему трону. Потому что никто из этих огрызающихся, ропчущих, равнодушных и изумленных уже не готов отдать свое. Мир изменился необратимо, и единственный способ крутануть его вспять – сила. Сила господина была безмерной, и никто в преисподней не смел ее оспорить, а потому интерес его лежал в области древних тайн. Нашел ли Зверь ответы, которые искал, там, где провел эти годы? Годы, изменившие ад до неузнаваемости, превратившие ад в место, где силу и право Левиафану придется доказать.
Знакомые пальцы сжимаются на плече, мгновенно относя его кайросом безудержной памяти через 3 миллениума в те дни, когда эти руки были желанны и прикосновения упоительны. Маркиз замирает в хватке. Пронзительно невесомая, она раскаляет плотное кольчужное плетение так, что оно отставит оттиск на коже. Но боль теряется за торопливой паникой мыслей, точно владыка Немуса разом пытается просчитать все и любое будущее, полное самых разных исходов в толчее возможных событий.
Оборачивается в след гостю, провожает его взглядом и теперь может свободно всматриваться в нечитаемое, будничное лицо Асмодея: ты сделал это однажды, ты сделаешь это еще раз, если все пойдет не так?
Маркиз ждет рывка, стремительного, оглушительно решения, кровавой бани, отрубленную голову Асмодея, установленную на его кафедру, на смешное, неуместное письмишко с глупым шантажом, залитое парной кровью, солоноватой даже по запаху. Он ждет, что Левиафан займет место короля и объяснит всем, почему не намерен быть с ними равным, почему все вновь его подданные. Лерайе снова стоит на краю пропасти, решая, на чьей он стороне.
- Солнце разве не застраховано через Медичи? Пусть попляшут. Я не готов верить на слово всякому, кто мне витиевато угрожает.
Не желает ждать беса, привычно носящего поднос с кубком и чашей, полной белых и черных камней для голосования, и свой в несколько шагов печатно укладывает на стол перед Асмодеем. Вето. И теперь, развернувшись, оказывается с Левиафаном лицом к лицу.
- Мы собрались здесь, чтобы обсудить, как именно нам подготовить воздаяние. Ты не хотел бы виллу в раю? – забирает из рук дракона бокал и пробует вино. Вино и впрямь недурное. Эдем? – А я только об этом и думаю. Но слушать, как меня называют посмешищем после всего, что я, мой домен и каждый из нас во главе своих легионов сделал в день Схождения, я не намерен.
С этим раздражением он явился в сенат, и оно никуда не делось от смещения над горизонтом игривых звезд.
- Я помню тебя великим. Я помню тебя величайшим из воинов, мудрейшим из мыслителей и самым темным чудовищем преисподней. И я помню, - голос его внезапно смягчается, делается нежнее, доверчивее, – я помню, как ты любил порядок. Если ты решишь навести его снова, я буду рядом.
С этими словами маркиз разворачивается и покидает зал заседания под шелест кольчужного подола о мрамор. Оставляет пустой бокал на подносе с черными и белыми камнями в руках обомлевшего беса.
Отредактировано Leraje (2024-06-01 23:19:35)
Вы там не мерзнете на вершинах ваших моральных устоев?
От смеха Левиафана вдоль хребта Асмодея прокатились зябкой волной колкие мурашки — давно забытое ощущение. Он не обманывался этим внезапным миролюбием, и думал, насколько оно показное?
Левиафан мог убрать свои топоры только затем, чтобы сенаторы облегченно выдохнули, расслабились и в обычной своей манере вернулись к обсуждению общих проблем, стараясь произвести на это чудовище благоприятное впечатление.
Он взглянул на Лерайе и ощутил нечто отдаленно похожее на сочувствие.
Давно, когда ни Лерайе, ни сам Асмодей не имели титулов и не властвовали над своими землями, прекрасного демона с янтарными глазами вполне удовлетворяло положение компаньона и.... возлюбленного короля Ада.
Но теперь... Готов ли Лерайе прогнуться и постараться вернуться к прежней роли? Если...
Асмодей вздохнул.
… если они не смогут совладать с Левиафаном.
Не вдвоем. А вместе с остальными.
Пока Лерайе говорил, медово, ласково, умело и щедро льстя Левиафану, Асмодей думал, а не сможет ли маркиз обуздать эту силу совсем?
Любой из них, вероятно, не задумываясь, пожертвует кем угодно.
Он взглянул на лицо Фурфура, ощутив его взгляд еще в то мгновение, когда зал сената накрыла тень дракона.
И в тысячный, наверное, раз подумал о том, ради чего граф носит этот изящный образ, дополняя его избыточным изобилием украшений и золотым блеском на когтях.
Связи Фурфура и Мурмура он завидовал всегда, завидовал остро и сильно, как чему-то, чего сам был лишен, хотел, но не мог понять.
Ни этот томный красавчик, ни строгий и сдержанный Мурмур не пожертвуют друг другом подло и без раздумий.
Разве что...
Он отогнал неуместную идею, как бы можно было попробовать рассорить графов.
Такие забавы хороши, чтобы разгонять скуку, а сейчас скучно не было никому.
- Левиафан, - он произнёс это имя без титула и обращения, как говорил когда-то во внутренних покоях дворца или во время отдыха в глубине неизведанных пещер, где теперь по рекам и каналам плывут черными тенями длинные галеры, перевозя миллиарды людей и химер, - раз уж ты пришел не ради истины, будет разумно, если ты внесешь и свое предложение по текущим вопросам.
Он принял кубок с равнодушием праведника, который не намеревается даже прикасаться губами к поданному напитку. Отсалютовал Левиафану резким, небрежным даже жестом и сделал глоток.
Сколь бы ни были хороши вина и все сорта ликеров и настоек, сотворяемых в других доменах, вкус эдемских вин, с их богатыми оттенками, узнавался сразу.
У зависти был привкус желчи.
Даже захоти Асмодей проявить щедрость в сенате, он всего лишь оплатил бы чужое и никто не упомянул бы ни в сочетании со словами «явства» или «вина» название его домена.
Потому что никто в Аду не ценил то каждодневное, доступное и необходимое, что давал Вавилон всем — понимание.
Всем. И в этом Асмодей был даже справедливее солнца. Ведь его света не видели мириады бесов, заточенные в механизмах или обреченные на работу в подземельях. Но даже они понимали обращенные к ним приказы.
- Этот камень, маркиз — олицетворяет ваше нежелание знать детали? - осведомился он с едкой иронией? Что ж... вероятно ваше мнение поддержат, но я все же зачитаю послание, дабы все мы могли оценить безмерность то ли дерзости, то ли... глупости того, кто его написал.
Он взял в руки лист... и внешне не сделал ничего более — ни жеста, ни движения головы, но в воздухе за его спиной вспыхнул золотистым сиянием разворачивающийся строка за строкой текст. И проявился быстрее, чем сам Асмодей прочел вслух первые два предложения:
Во имя Аллаха, Милостивого и Милосердного
В Коране написано: "Сражайся на пути Аллаха, ведь ты несешь ответственность только за себя самого, и побуждай верующих. Быть может, Аллах удержит мощь неверующих. Аллах могущественнее всех и суровее в наказании." (4:84)
В Коране также написано: "Вы обнаружите, что другие хотят получить гарантии безопасности от вас и от своего народа. Всякий раз, когда их возвращают в смуту, они опрокидываются в ней. Если они не отступят от вас, не предложат вам мира и не уберут свои руки, то хватайте их и убивайте, где бы вы их ни обнаружили. Мы предоставили вам очевидный довод против них." (4:91)
Мы, исламская организация "База", сражающиеся по всему Доминиону для того, чтобы слово Аллаха стало главным, обращаемся к неправедным владыкам, захватившим власть беззаконно и угнетающим верных, с призывом остановить свое беззаконие.
Мы находимся в войне с владыками Доминиона, потому что вы первыми начали против нас войну, запрещая ислам и преследуя верных во всех доменах. Люди, следующие истинной религии, нигде не чувствуют себя в безопасности: их хватают, порабощают, пытают и видоизменяют ваши слуги, используя магию, запрещенную Аллахом.
Домены под вашим правительством стали источниками всего, что противно Аллаху и что приведет души в подлинную Геену, обещанную Аллахом, в Час суда. Под вашим правительством людские души отравляют алкоголем, наркотиками и магическими зельями, бросают в пучину разврата в борделях, причем кого-то совращают искушениями, а кого-то вовлекают насильно; это ужасный грех.
Поэтому мы продолжим нашу борьбу против вас. Не думайте, что мы слабы и бессильны, ведь на нашей стороне Аллах. Мы уже нанесли чувствительное поражение лицемерному владыке Оморры, смешавшему идолопоклонничество с истинной религией на своих землях. И будет еще больше, если вы не остановитесь.
Если же вы хотите остановиться и заключить мир, то вот вам первый шаг к заключению мира:
- освободите томящихся в застенках мусульман, заточенных за исповедание истинной веры, верните человеческий облик тем, кто был превращен в предметы вашей беззаконной магией;
- уплатите компенсацию "Базе" в размере 1 000 000 (один миллион) дукатов; для вас, грабящих безостановочно простой народ, такая сумма не будет обременительной.А в противном случае, клянемся Аллахом, и если будет на то Его воля, мы через десять дней снесем солнце и погрузим Доминион во тьму, и эта тьма будем видимым знаком позора и слабости неправедных владык Доминиона.
22 августа 2024 г.
Прервался он после фразы: « Сражайся на пути Аллаха, ведь ты несешь ответственность только за себя самого, и побуждай верующих».
Замолчал, устало смежив веки и понимая, что привычный процесс нарушен сегодня безвозвратно. И даже не пьяным Оробасом, и не выпадом Лерайе, бросившим свое «вето» прежде чем было объявлено обсуждение.
- Ладно, - голос он так и не повысил. Имеющие уши... и все такое. - Ладно, господа сенаторы, давайте пить и строить планы по …. воздаянию, не учитывая, что пределы нашего могущества ограничены твердью небесной, холодом пустоши и мраком Бездны.
офф:
Асмодей не зачитал требование целиком. Только 2 предложения. Но собравшиеся могут и сами все увидеть.
Многие знания - многие печали, - говорил Соломон.
Именно сейчас, в этом зале, в этом обществе граф Фурфур склонен с ним согласиться.
Он не знает о Левиафане ничего, кроме обрывков легенд, сказок и недомолвок. Ничего, кроме вот этих вот взглядов, кроме того, какими ещё более плавными становятся движения Лерайе, как медоточит его голос. Кроме взглядов, которыми обмениваются присутствующие.
Асмодей смотрит на него и Фурфур только дёргает чуть заметно уголком губ, в подобии полуулыбки.
Элигос выступает не с обвинением даже, со свойственной ему, солдафону, припечатывающей резкостью.
Отсмеявшись, Фурфур запоминает каждое слово, интонацию, с которой оно произнесено, каждый жест и каждый взгляд.
Эти осколки, а отнюдь не сенатские камни останутся после того, как все из них, даже Левиафан, покинут зал.
И именно ими, а вовсе не голосованием, будет принято решение.
Опора покидает его и Фурфур меняет положение только для того, чтобы с кошачьей грацией отстраниться, позволяя Мурмуру подняться.
Ему самому нет нужды двигаться, волеизъявление любого из владык Зимимайи имеет равный вес, и нет разницы, чьими именно устами оно произнесено.
Но все же, пока все заняты не им (какое вероломство!) Фурфур самую малость мрачнеет лицом, осматривая высокую фигуру владыки Левиафана. На долю мгновения выражение его лица делается не тревожным даже, скорее озабоченным, а потом граф Фурфур совершенно ребячески машет чудовищу из Бездны вскинутой рукой.
- Владыка Левиафан, вам сервируют ужин из лучшего мяса с пряностями, здесь и сейчас, стоит вам только этого пожелать!
То, с каким мастерством граф Фурфур при этом игнорирует все, что касается угроз и солнца, почти заметно. Но повторяться он не видит смысла, а остальное... Солнце в их Аду - всего лишь фонарь, вернуть его обратно не так и сложно, до тех пор, пока вокруг есть эти стены.
у тебя лицо невинной жертвы
и немного есть от палача
Солнце, солнце, солнце... Проклятый шар, катающийся по небесам.
- Пусть взрывает, эта модель давно устарела, да и дизайн подкачал. У нас есть более современные технологии. - Он лениво допивает бокал, чуть двигает золотую макушку, снимая со своих колен, и берет другой, плавно поднимаясь со своего места.
Куда больше его волнует вновь прибывший и - еще больше - обещание Лерайе быть на его стороне. Какая сторона? Дураком граф не был - король Ада может захотеть вернуть все королевство. Вот только никогда - ни при каких условиях - ни в каком мире он, Мурмур, не позволит никому управлять собой и Фурфуром. Не снова. Он дал слово, а свои обещания, если уж получилось таковые чудом получить, граф исполняет всегда, и за свое место, за их свободу, будет драться до последнего. До полного уничтожения.
И, все же, он мягко улыбается, опуская черный камень в вазу, качает головой
- Знаете, говорят, нельзя поддаваться на требования террористов, иначе они будут хотеть все больше и больше. Несли надо будет - Зимимайя готова бесплатно обеспечить светильниками Доминион на то время, что мы будем чинить Солнце.
Такой широкий жест они вполне могут себе позволить, все же в одной лодке? В одной же?
Мурмур обводит взглядом всех оставшихся, оценивая и прикидывая кто из них может оказаться на их стороне, а кто против. Проверять не хотелось бы - это же Ад, тут любой может ударить в спину.
- Левиафан, рад знакомству с вами. - Он подходит ближе, без страха, с улыбкой и радушием рассматривая на расстоянии двух вытянутых рук. - Если желаете передохнуть после возвращения, Джахена к вашим услугам. Лучшая выпивка, разнообразная еда из разных уголков земли и любые развлечения на нашей территории к вашим услугам, раз так получилось, что здание Сената на нашей земле.
Он улыбается, тепло и по-доброму, и ничего в глазах не выдает быстро мелькающих, как повороты шестеренок, мыслей.
- Если нужна будет помощь в восстановлении вашего домена - тоже обращайтесь, мы все здесь в одной лодке.
Давайте обойдемся без взаимных оскорблений.
Оскорблять буду только я
Заседания в Сенате Астарот предпочитает игнорировать. Его все устраивало при прежнем короле, его почти все устраивает и сейчас, так зачем же чинить то, что и так работает? Зачем ему самолично лезть в шестеренки этого замысловатого механизма, если он хорош в другом? В конце концов, у них есть Асмодей. Ему это все нравится - так пусть и наслаждается! Он, кстати, сегодня превосходит себя самого. В занудстве. Длинные речи, длинные и очень скучные речи, а толку... Асмодей хочет что-то менять, но остальные не желают шевелиться, поэтому большая часть его планов наверняка так и останется лишь планами. Даже немного досадно понимать, что это нормальное состояние Сената.
Если Астарот и является на заседания, он облачается так, положено - толщина каймы на тоге выверена до долей миллиметра, ткань белоснежна, складки идеальны. В Гаапе его таким не увидишь. Его Зверь, конечно, с ним. Кто-то в нем видит скорее волка, кто-то - скорее пса, он огромен, у него чешуйчатые лапы и очень длинные клыки, с которых капает густой яд, поэтому подле трона Астарота стоит блюдечко, и яд с зубов его питомца капает именно в него. Это довольно смешно, и герцог находит это еще и трогательным.
Зато он не находит ни смешной, ни трогательной устроенную Оробасом истерику. Он вообще не любит истерики, особенно если приходится слушать визгливый женский голос. Ему нравятся совсем другие крики.
- Моя дорогая... - на все обвинения в своей адрес герцог только качает головой и цокает языком, улыбается очень ласково, и безобразные шрамы еще сильнее искажают левую сторону его лица. - Я сегодня же готов устроить тебе экскурсию в застенки Гаапы, чтобы ты могла полюбоваться пленниками. Это не Гавриил, конечно, но тоже заслуживающие внимания экземпляры. Если захочешь, я вложу в твои прекрасные руки лучшие пыточные инструменты, и ты сама задашь интересующие тебя вопросы. Одно твое слово - и это свершится.
Зверь снова недовольно зарычал, прижав мохнатые уши, но в этот раз на него никто не обратил внимания.
- Вы правы, порой даже в Гаапе случается обнаруживать шпионов, - кивает Астарот. В большей части обсуждений он не участвует, слишком много эмоций, его это утомляет. - Но покамест мне не удалось выяснить ничего, что действительно стоило бы внимания. К сожалению. Я приглядываю за ними, но пока еще ни одного не пытал, позволял им верить, что они в относительной безопасности. Кто-нибудь желает присоединиться к задушевной беседе?
Не потому, конечно, что он так щедр, но для того, чтобы все услышали одно и то же. Чем меньше будет искажаться информация, тем лучше все в итоге сработает.
Планы можно было бы строить еще долго, но вялое течение не особо осмысленного разговора прерывает появление того, кого меньше всего ожидали увидеть в стенах Сената. Кланяясь Левиафану, Астарот отмечает, что сперва о достоинстве вопрошал Асмодей, а теперь - прежний король. Оба всегда стремились к порядку, но как же по-разному!
Он не спешит с разговорами, только наблюдает. Астарот вообще не любит спешить, он все любит делать основательно, тщательно, со всем должным вниманием к деталям. Сейчас ему интересно наблюдать за улыбками и ужимками, за непониманием в чужих глазах. Меньше всего Левиафан похож на безумное чудовище, которое все они видели в Корсоне.
Зато безумно звучат новости о том, кто-то угрожает уничтожить солнце. Почему именно солнце? Почему именно сейчас? Астароту эта проблема кажется смехотворной, потому что небо Гаапы почти всегда скрыто за клубами черного дыма, что есть солнце, что нет его... Но для других уничтожение солнца сулит определенные неудобства, и герцогу интересно, получится ли нажиться на этом. Богатства его не интересуют, но ведь плату можно взимать не только деньгами...
- Не думаю, что до уничтожения солнца в самом деле дойдет, несмотря на то, что требования этих смешных безумцев останутся невыполненными, - пожимает плечами Астарот. - Но если потребуется, Гаапа вмешается. Гаапа также готова оказать помощь в восстановлении разрушенных территорий, если таковую кто-то готов от нас принять. Что же касается более далеко идущих планов... Гаапа поддержит карательный поход, если таковой состоится. Кто бы его ни возглавил.
Задумчивый взгляд на прежнего повелителя - и на Асмодея. Интересно, очень интересно, чей голос будет в дальнейшем звучать громче.
The river of life is all filled with sins
The water I drink is the blood on my hands
дальше первого шага не слышу не вижу
потому что небо всё выше
волны всё ближе (с)
Левиафан все же безумен. Элигос не может сказать, в чем именно — чудовище из Корсоны оказывается таким обычным, оказывается одним из них, просто одним из тринадцати. Он отшучивается, убирает оружие, говорит так, будто бы не провел тысячелетия в небытии — вино и ужин, вот что его интересует, и еще хрупкая змеиная красота Лерайе, ну так кто бы устоял. Что-то далекое, забытое вздрагивает под сердцем и тает без следа.
Он почти равнодушно слушает смех Левиафана, который хоть и подхватывает ленивое насмешливое возмущение угрозами Солнцу, но все-таки не торопится занять место одного из тринадцати. Значит ли это, что глупые титулы не волнуют владыку Корсоны?
Зачем он явился? Чего он — на самом деле — хочет? Вопросов больше, чем ответов, но разве может быть иначе в такой знаменательный день? Вот правильный ответ — не с нашим счастьем.
Лерайе — кто бы мог подумать, Лерайе! — оскорбленно хлопает невидимой дверью, исчезая в бесконечных переходах Перевернутого дворца. Элигос даже не поворачивает головы, чтоб посмотреть маркизу вслед, хотя и хочется, и думает — вот уж кому известно многое о былом чудовище из Корсоны, но стоит ли надеяться, что расскажет? Чужие тайны стоят дорого, такие — и вовсе непомерно, ладони пусты, а сердце и душа — о, даже самая красивая история, повторенная дважды, превращается в фарс.
Такой же, как имя Аллаха в устах Асмодея. Элигос рассеянно скользит взглядом по строчкам, даже не пытаясь изображать интерес — разве что “находимся в войне” вызывает у него еле заметную улыбку, а старательно выведенное “миллион дукатов” заставляет досадливо поморщиться. Люди… всегда люди, любое благородное дело способны свести к деньгам. Не осудит ли милосердный и всемилостивый господь полученное его верными слугами адское золото? Или если не фальшивое — то не такое уж и адское? Но шутки шутками, а за этими мерцающими в воздухе словами горит истинный огонь, Элигосу он знаком. Иногда ему кажется, что негаснущий огонь в груди одного смешного безумца — это единственное, что есть настоящего во всех землях Доминиона.
И скатившееся с небосвода Солнце стоит того, чтоб он не гас и дальше.
Элигос скрещивает руки на груди, не глядя на вазу с черными и белыми камнями. Все эти ритуалы сейчас кажутся особенно бесполезными.
Воздаяние не требует планов — только действий.
— Десять дней? Этого достаточно, чтоб отыскать врага, где бы он ни скрывался, — он деланно-равнодушно пожимает плечами. — Только если мы не будем тратить время впустую. Так мы закончили с делами, король Асмодей?
И от того, чтоб развернуться и выйти, не дожидаясь ответа, его удерживает только нежелание повторяться.
what war? any war. I haven’t seen a paper lately but I suppose there’s a war — there always is.
Мир изменился. И он тоже изменился.
Падение в Бездну не прошло бесследно. Три тысячи лет в Бездне не прошли бесследно.
И три тысячи лет без него тоже не прошли бесследно...
Теперь он был в Аду чужим, и он был не нужен. Левиафан знал это и ощущал это как никогда остро, и все же он не мог не прийти, не мог не вмешаться в новый поток жизни, который так долго тек без него, так долго подчинялся желаниям других демонов. Асмодей многого добился, но и остальных не стоило оставлять без внимания. Опасность мог представлять каждый. А что касается Лерайе... О, ему стоило уделить особое внимание.
Прощать Левиафан не умел и раньше, до ледяных объятий Бездны, а теперь и вовсе не собирался учиться. И все же прямо сейчас он не думал о мести. Это блюдо, во-первых, подают холодным, о во-вторых, всему свое время. Сейчас существовали проблемы поважнее любых личных обид.
Лерайе обещает, что будет рядом, если Левиафан решит навести порядок. Да, конечно. Так и должно быть. Древнее чудовище кивает и улыбается, не веря ни единому слову. Предавший однажды предаст снова, а в Аду все строится на предательстве. Эту ошибку он не совершит снова.
Асмодей предлагает обсуждать насущные проблемы. Спокойно, буднично, будто это не он столкнул Левиафана в Бездну. Молодец. Его самообладание восхищает. Сейчас бывший правитель Ада им даже гордится. Да и обидно было бы увидеть, что низвергнувший тебя в Бездну демон мямлит, мнется, жмется и не может трех слов связать... Асмодей же уже строит планы следующего покушения, не так ли?
Фурфур и Мурмур очаровательны в своем единении, в своих различиях и в своем сходстве. Они идеально дополняют друг друга, такие насмешливые, свежие, яркие, непринужденные. Их непосредственность вызывает у видевшего слишком многое Левиафана искренний восторг.
- Я с радостью приму ваше приглашение! - отвечает от с широкой, обманчиво добродушной улыбкой. Сейчас не время отрывать головы, сейчас время наблюдать и делать выводы. Головы покатятся позже, если какие-то шутки покажутся ему недостаточно остроумными.
Астарот как всегда безобразен и как всегда внимателен к деталям. Он похож на громоздкую машину для пыток, шестерни которой вращаются мучительно медленно, но если уж пришли в движение - не остановишь. Его волнуют пленники, воздаяние и прочее кровопролитие, ожидаемо и понятно, этим он Левиафану и нравится. Предсказуемость - хорошая черта!
Элигос старательно выделяет голосом титул Асмодея - король. Хочет посмотреть на реакцию Левиафана? Хочет навлечь его гнев на Асмодея? Чего бы он ни добивался, все без толку, потому что лицо бывшего владыки Ада остается все таким же непроницаемо приветливым. Он не собирается сейчас давать волю своей злости, что бы ни произошло.
- Полагаю, что да, за десять дней разыскать этого безумца возможно, если мы в самом деле зададимся такой целью, - однако, кивает он. - И когда мы его изловим, предлагаю скормить его тому безумному чудовищу, которое кружит по Корсоне. Его слишком долго называли моим именем, а раз так, то стоит его хотя бы баловать... Просто так, забавы ради. Все-таки три тысячи лет бессмысленно кружить над мертвой землей - это не так-то и просто!
Интересно, многие ли понимали, что тот дракон - это никакой не Левиафан?
Принявшая в свои объятия Левиафана Бездна не обещала хранить его вечно в своем непроглядном мраке, не обещала она Великому змею и смерти, и последнего Асмодей опасался больше всего – сумей Левиафан умереть, он возродился бы. Не в своем дворце – тот был разрушен, но в центре Ада, в месте, которое теперь называлось площадью Конкордии, внутри огромного сооружения о двенадцати арках. Могло ли случиться так, что именно это и произошло, но возвращение Левиафана осталось незамеченным?
Или же он вернулся как-то иначе?
Асмодея охватило любопытство, но он не мог проявить его и лишь наблюдал, как сенаторы приветствуют того, кто для многих был всего лишь легендой, которой здесь, в зале собраний, было отведено всегда пустующее место.
- Что ж. Будем считать это предложением организовать поиски отправителя сего послания, - буднично заметил он, - выносим это предложение на голосование? Как и второе – предать автора или авторов угрозы казни через принесение в жертву Дракону из Корсоны.
Свое мнение о целесообразности подобного акта Асмодей оставил при себе. Дерзость того, кто писал от имени исламской организации «База» была даже забавной, как и попытка шантажа. Все они, обсуждающие и решающие проблемы Ада во время встреч в Перевернутом дворце, когда-то нашли в себе смелость добиваться собственных целей. И никто не потакал им. Поэтому приходилось добиваться своих целей силой, хитростью и сделками. Так что никто и не подумает принимать эти условия.
- Проявить гостеприимство, господа Сенаторы смогут по окончании заседания.
Его не слушали и не слышали. Всеобщее внимание было приковано к Левиафану.
Асмодей вздохнул. Отыскал взглядом точеный профиль маркиза Лерайе, а затем перевел внимание на Астарота. Опираться ли на переменчивого в настроениях и ищущего удовольствий маркиза или укреплять связи с мастером пыток?
- К порядку! – его голос, усиленный чарами заполнил весь зал.
- Голосуем, господа. Кто за то, чтобы оставить без удовлетворения требования исламской группировки «База»?
Он скользнул взглядом по сенаторам и на этот раз задержал внимание на Левиафане.
Выбор был очевиден, как и то, что Левиафан в свой первый день в качестве сенатора, голосовать не станет. Да и будет ли потом?
На несколько минут демоны отвлеклись от знакомства с Левиафаном, чтобы выразить свой выбор формально.
- Одиннадцать «за», двое воздержались, - подытожил Асмодей. – Кто за то, чтобы организовать масштабные поиски автора или авторов этого послания?
Чаша для голосований опустела. В незыблемости черных и белых камней не было необходимости – каждый мог сотворить камень в любой момент.
- Сенатор Левиафан, - Асмодей обратился напрямую к воплощенной легенде, - желаете выразить свое решение первым?
Формально вопрос касался поисков исламистов «Базы» или одного из них. Но Асмодей надеялся, что Левиафан сумеет понять, что все происходящее можно просто вынести за скобки, и вопрос о его желании гораздо глубже, чем может восприниматься в контексте момента и обсуждаемой темы.
Вы здесь » Dominion » Летопись Ада » Возвращение Короля
