От приглашения пахнет не духами, но едва уловимым, чарующим ароматом воздуха Немуса, который нельзя перепутать ни с чем - и который едва ли приглянется тем, кто ещё в своем уме. В Доме Лжи таких не водится и ложащаяся на внутреннюю сторону запястья витиеватая печать графа Фурфура скорее веселит. Он проводит по ней кончиками пальцев, прежде чем поднимает руку к лицу и лижет отметину широким движением языка вдоль вен. И смеётся, пребывая в настроении весьма благостном и приятном.
Надо же, бал-маскарад в честь возвращения владыки Корсона! Три тысячи лет в Бездне, в дурном настроении, с безумной девицей, что бредит и тонет в своем безумии, а они намерены бросить в эту топку всю яркость украшенного к празднеству Немуса - и только? Впрочем, неверно всё - маркиз Лерайе, после всех этих, отдающих приторной патокой, слов, желает теперь бросить в топку лишь это? Граф не впечатляется ни на миг, что не мешает ему, впрочем, поставить графитовое острие на кремовую поверхность листа. То, что произошло на собрании Сената - тема не одной минуты, не одного часа, не одного дня и не одной жизни. Но и принимать решение сейчас нет нужды - Фурфур знает, что для начала они выберут позицию наблюдения.
Ему кажется, что даже если и умыть одиннадцать доменов кровью, то этого не хватит для того, чтобы насытить чужой голод. И, пожалуй, разочарование постигнет его, если это окажется не так. Но впрочем... Неважно.
А потому настроение его, когда он ступает лакированной чёрной "лодочкой" на пристань Гевиона, самое распрекрасное.
И сам граф буквально светится - светятся и стразы на каблуках тех самых лодочек, выложенные ромбами. Светится, хотя и не так ярко, как светился бы в огнях Зимимайи, черный стеклярус, которым тесно, вертикальными линиями, ушит асимметричный подол из шелкового тюля. Светится черным, с перламутровым отливом, бисером бандо в волосах поверх золоченых кудрей. Светится белое, огромное, вызывающе торчащее из этого бандо перо, перекликающееся этой белизной с роскошным перьевым боа на графовых плечах.
Губы, вызывающе накрашенные алым, на бледном лице светятся тоже - там, где оно не укрыто черной, расшитой таким же стеклярусом, полумаской.
До того, чтобы сменить тело Фурфур не опускается - не тот фасон, чтобы была слишком уж острая необходимость менять содержимое собственного белья и едва ли кто-то из присутствующих здесь посмел бы решить, что эти ноги, с тонкими полосками швов от тончайших шелковых чулок, недостаточно достоверны. Или же ширина плеч недостаточно изящна для того, чтобы соответствовать нынешней моде Джахенны. Единственное, от чего он отказывается, так это от излишне приметных рогов - и то лишь потому что с ними потеряется главное его украшение.
Граф Фурфур просовывает затянутую по предплечье в черный шелк руку под чужой локоть и глазами сияет тоже - эта электрификация ему обычно вообще ничего не стоит.
- Гевион вовсе не изменился за время, что мы не бывали в нем! Приготовит ли маркиз достаточно развлечений для того, чтобы нас не обуяла скука?
Под сводами Лоджа он выпускает руку своего спутника, покидая паланкин, и кружит, позволяя боа развеваться, а каблукам стучать. Рассматривает любопытно увитый зеленью роскошный потолок, золото, мрамор, дорогую лепнину и ляпис-лазурь.
- Здесь так чудесно и непривычно, - на четвертом круге Фур, копыта ноги которого просто не могут сейчас стоять на месте, останавливается наконец и хлопает в ладоши, увидев что-то интересное среди убранства зала и через минуту уже упустив из памяти что именно. Это не имеет для него значения, а то что имеет - он не забудет.
Кто восседает сейчас на троне господина Немуса - неизвестно, но едва ли этого графа волнует такая мелочь, когда он изображает, только лишь изображает, формальный поклон у его подножия. Лишь знак приветствия и ничего иного.
А вот собственному отражению в чужой маске Фурфур весело смеется, полностью удовлетворенный. Он не ставит сегодня себе задачу быть неузнанным, в основном потому, что ложь такого толка вовсе не по нему. Как не спешит он и срывать чужие маски - желай владыка, и занимал бы трон сам, так к чему излишние жесты?
Он отходит, собираясь найти себе развлечение.
Спустя уже пару минут он загадывает бесу на ухо желание, которое позднее должно будет появиться на рубине в кубке.
И только после этого, удостоверившись, что все, кто должен, увидели все, что ему было нужно, он приподнимается на носках, чтобы запечатлеть на щеке Мурмура целомудренный и весьма благопристойный поцелуй, остающийся на коже ярким нецеломудренным и неблагопристойным отпечатком.
да-да, вы всё правильно поняли
Отредактировано Furfur (2024-06-02 16:38:08)
- Подпись автора
у тебя лицо невинной жертвы
и немного есть от палача