Dominion |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Dominion » Летопись Ада » Мы и бал
23 августа 2024, Немус, Гевион, замок Лодж, бал-маскарад
тема открыта для всех желающих
Мы и бал [23.08.2024] Литературная гостиная. Игра в метаморфозы
Ничья земля. Мы и бал [23.08.2024] Зал трофеев
Мы и бал [23.08.2024] Экспозиция
Мы и бал [23.08.2024] got no soul to sell
Отредактировано Leraje (2024-06-22 23:51:59)
Вы там не мерзнете на вершинах ваших моральных устоев?
- Данталион.
- Не узнал, - обворожительная улыбка маркиза оставляет ситуации тень волнительной неясности.
- Хотите я буду вам отчаянно льстить? - маска делает это и без того, но без спросу. – Иногда это та-ак приятно.
Лерайе с удовольствием отслеживает полет сверкающего хрусталя и взрыв мелких переливчатых осколков у ног.
- Наконец, у меня есть шанс оказаться еще более банальным и пошлым, чем обо мне говорят!
Ему нравится, как сверкающее крошево сминается в яркую пыль, когда бесноватый лакированный каблук ставит капризную точку. Как оно хрустит и придает элегантным торопливым и рваным шагам с возникающей внезапно протяжкой, паузой и залпом нового чеканного стокатто элемент неожиданности. Не знаешь, как и когда поскользнёшься, и успеет ли партнер удержать тебя, вопреки собственной боли. Позже эту пыль, несомненно, снюхают. Или слижут. Шитый драгоценностями роскошный камзол обронен с плеч и будет поймам, не коснувшись пола.
После ссоры занятно мириться на осколках битой посуды, но пока вечер еще томный, и совсем некуда спешить. Маркиз тоже не торопится уступать, следуя за гостем так послушно, так предано откликаясь на динамичную чеканку его тела податливым своим, что любое внезапное обманное движение в сторону и прочь могло бы сбить Мурмура с толку, вынуждая возвращать своенравного хозяина дома к желанному ритму. Маленькая подножка станет молить о прощении десятком торопливых шагов, чудом успевающих за требовательным наказующим рондо, чтобы потом отомстить, сдвигая ступню графа по битому хрусталю. Ап!
В музыку вплетается шепот, дразнит на грани слуха, не позволяя разобрать слова, но балует воображение чувственными образами на тонкой грани драки и прелюбодеяния, неожиданно пойманных изысканной лаконичностью формы, напряжением под пальцами, заразительным жаром чужой близости, гипнотизирующей властной пластикой.
Рядом с Мурмуром неизбежно ощущаешь себя пенной волной, отчаянно бьющейся о скалу. К этому привыкаешь, это почти приятно.
С новым поворотом тела схлестываются, и каблук оглаживает икру графа по скользкой брючине. Стоит объятию пальцев разомкнуться, Лерайе решительно возвращает спутника, заступая ему дорогу, или неожиданно теряет интерес, в два шага прочь приглашая вернуть его в путанную игру скользящих рук. И внезапно возвращается в это объятие с ножом. От хорошего кухонного тесака для мяса его отличает лишь перламутровая рукоять. Широкое лезвие рывком… оглаживает прохладным полотном скулу графа и совершает путешествие вниз по сорочке точкой острия, не сбиваясь с опасного ритма.
Отредактировано Leraje (2024-06-19 19:44:02)
Вы там не мерзнете на вершинах ваших моральных устоев?
Miserere, Leraje, Lonetree,
Мизерере, этот мудрец, предпочитающий облик маленького сфинкса, давно вызывал у Асмодея желание переманить его у маркиза. Сам Асмодей полагал, что исключительно потому, что цвет шерсти сфинкса прекрасно гармонировал бы с основной цветовой гаммой Вавилона вообще. Но если и была в Аду истинная преданность, то воплощением её можно было считать этого всезнайку из Немуса с чарующим голосом и обманчиво мягкими манерами.
Если бы однажды и случилось так, что Мизерере перебрался бы жить в Вавилонский дворец и Немусу с его болезнетворными миазмами и чахоточными, чесоточными, изъеденными язвами жителями низин и вычурной, показной роскошью Лоджа предпочел бы почет и место в Совете при Асмодее, радость приобретения была омрачена горечью осознания, что преданности и любви в Аду нет.
- Настолько ценного, чтобы я об этом знал? – В темноте под капюшоном все так же плавно переливались размытые полосы и нити лилового свечения, потому ответ не дополнялся ни улыбкой, ни усмешкой. – Ничего. А ваше милосердие столь же очаровательно, сколь и жестоко. Съедят ведь.
Или изнасилуют. Или сначала изнасилуют, потом съедят. И это будет, пожалуй, самым простым и легким из возможных сценариев того, что может приключиться с беспомощной женщиной на балу демонов, если она не может рассчитывать на чью-то защиту и покровительство.
Маркиз обронил положенную любезность.
Асмодей ответил на неё лаконичным кивком, проговорив только:
- Ваши праздники всегда великолепны, маркиз.
А Лавкрафт лишь вымученно улыбнулся и поклонился молча, но заметив за спиной своего отражения темные щупальца, невольно обернулся, чтобы убедиться, что иллюзия – не одно только отражение.
Он отошел за Асмодеем и, улучив момент, тихо спросил:
- И чем я могу удивить маркиза?
Соответствующие титулу Валдыки Вавилона обращения Говарду не ложились на язык, тем более, что вне официальных событий, Асмодей не требовал величать себя ни Владыкой, ни Величеством, полагая, что король, которому нужны подтверждения его титула, таковым не является.
- Идеей, - подсказал Асмодей, - придумайте для него новую болезнь, изысканную в проявлениях и крайне неприятную в ощущениях, яд или наркотик.
- И как я это запишу? У меня же нет…
- Подойдете к маркизу и расскажете. Берите шампанское и ступайте.
- Может, мисс Монро нужна помощь?
Тьма, заменявшая Асмодею маску, стала непроницаемо черной.
- Не стоит. Предоставьте даму самой себе, развлекайтесь и привыкайте.
Он знал, что просить от застенчивого Говарда блистать и удивлять гостей и хозяина остроумием и выходками бесполезно. Но Лавкрафта он привел сюда не ради того, чтобы похвастаться наличием этого человека в своей свите, а ради того, чтобы тот познакомился с настоящими чудовищами, сколь бы красивыми и человечными те не выглядели сейчас.
То, что такое знакомство могло стоить Говарду жизни, Асмодея не беспокоило, и он надеялся, что и писатель не станет придавать особенного значения какой-то там смерти. Люди – довольно хрупкие существа.
И странно сознавать, что когда-то и он, и прочие демоны, были такими же.
А вот наблюдать, как граф Мурмур увлек хозяина бала танцевать – ничуть не странно. Асмодею стало любопытно – что же такого обсуждают эти двое и он какое-то время следил за танцем, пользуясь тем, что у его нынешнего облика нет лица, и потому даже ощутивший его пристальное внимание демон, едва ли решит об этом спросить.
Он полагал, что графу просто все равно, а Лерайе придумает приятную его сердцу причину такого внимания – например, тихо порадуется, полагая, что Асмодей заревновал.
Он бы хотел, на самом деле хотел, но столь яркие чувства остались в далеком прошлом и Асмодей даже не помнил, каково это – ревновать. Другие же не смогли изжить ни способность любить, ни чувство ревности и остаток вечности страдали, разрываемые эти чувствами, как Асмодей своими сомнениями во всех и во всем.
Взгляд его задержался на худенькой молодой женщине с огромными голубыми глазами и бледным лицом, костюм которой был вызывающе прост. Но и простота на этом балу была всего лишь нарядом, как и его полное отсутствие, вздумай, кто-нибудь, как было модно во времена европейского Ренесанса, явить собой некую аллегорию. Аллегорию правды, например.
Асмодей проскользнул в сторону голубоглазой особы, испытывая обычный интерес и к обличию – хрупкая женственность и юность никогда не оставляли его равнодушным, и к тому, кто скрывался за этим обликом.
- Дама скучает, охотится или ждет того, для кого станет жертвой? – Спросил он, приблизившись к женщине.
Голос, выбранный для сегодняшнего образа, звучал откуда-то из глубины грудной клетки, и все его интонации скрадывались «белым шумом» тихих шорохов и потрескиваний.
Он проследил за взглядом девушки и ничуть не удивился тому, что ее внимание было приковано к маркизу, танцующему с графом Мурмуром.
- Зеркальные маски войдут теперь в моду, - заметил он, - как только в какой-нибудь из газет напишут, что маркиз выбрал способ позволять каждому гостю увидеть в нем себя таким, каким пожелал быть на маскараде. Символично.
Не успел он договорить, как рядом с ними появился лакей с льстивой улыбкой предложивший попробовать «угощение» из Зимимайи. На бархатной подушке в его руках покоилась шкатулка.
- Отказ, - с самым серьезным видом сообщил слуга, - ужасно оскорбит владык Зимимайи и огорчит маркиза.
Из прорехи в золотом плаще выскользнуло черное щупальце и ловко поддело кончиком крышку шкатулки. На верхней марке красовался маркиз.
- Сначала дама, - произнес Асмодей, - заодно скажете, каков хозяин нашего вечера на вкус.
[icon]https://upforme.ru/uploads/001c/21/d6/4/462025.jpg[/icon][nick]Xasthur[/nick]
[status]маска, маска, я тебя знаю[/status][icon]https://upforme.ru/uploads/001c/21/d6/12/295573.jpg[/icon]
Бал кружится пестрой сверкающей каруселью, Атта движется вместе с ней: бесцельными кругами по залу вслед за потоком демонов и людей. Демон-Ворон находит виноградный сок в высоком стакане и приносит ему — Атта нюхает подозрительно, запах сока напоминает ему вино.
— Атта, ты такой смешной, — демонический приятель не устает подтрунивать над его религиозными заморочками. — Да возьми просто попробуй мое вино, ты сразу поймешь разницу. Забыл уже вкус алкоголя?
Когда-то они пили вместе с Демоном-Вороном вино во Флегетоне. Как-то Демон-Ворон спросил, почему ты говоришь, что никогда не терял веру, но раньше ты пил со мной алкоголь, а теперь не пьешь?
— Раньше я боялся за свою жизнь, — ответил Атта. — Боялся тебя. А теперь я не боюсь.
Демон-Ворон завороженно смотрит в эту бездну, которая раскрывается перед ним в душе обычного маленького человека. Такого, как миллионы других людей.
Некоторые демоны хотели бы посмотреть, каков будет Атта, когда изменится: перестанет быть человеком, превратиться в химеру, потом в демона... Демон-Ворон ловит себя на мысли, что хотел бы, чтоб Атта не менялся никогда.
Но это невозможно, он знает. Остается только ловить момент, смотреть, как этот человек прокладывает себе путь — то ли к гибели, то ли к демоническому бессмертию.
Атта смотрит, как демоны тащат с собой, словно затейливых питомцев, различных людей, кое-каких он даже может узнать. Мэрилин Монро, например. Ему никогда не нравилась ее откровенная сексуальность, ее кукольная, глянцевая красота, сводившая с ума тысячи людей на западе. Поэтому сейчас он наблюдает за ее унижением с легкой брезгливостью и без особой жалости — конечно, это возмутительно, что демоны издеваются над людьми, но на на всех людей жалости не напасешься. К тому же, он уверен, если бы он рассказал Мэрилин, кто он такой и предложил бы пойти с ним (он не предложил бы, но представим), что бы она ему ответила? Ах, ты террорист, убийца, мракобес, желающий заточить женщин, диктовать им, что носить и как себя вести! А я свободная женщина свободной цивилизации, ношу что хочу и распоряжаюсь свои телом сама! Кажется, теперь демоны передаривают ее друг дружке, украшенную стразиками, ну что ж. Свободу каждый понимает по-своему.
Он отдрейфовывает подальше от трона, перед которым разыгралась безобразная сцена с Мэрилин, и, блуждая по залу, сталкивается со слугой, предлагающим марки из Зимимайи.
— Что это, — недоуменно спросил он.
— Это наркотик, — сказал над ухом Демон-Ворон, открывая крышку и перебирая марки. — Посмотри-ка, какие картинки.
Атта засмеялся под маской. Демоны-демоны. Пропитанные непотребством сверху донизу.
— На, держи, твой хороший знакомый "Закусите удила Оробас". Ай-яй, владельцы Зимимайи не озаботились, чтоб сделать отдельный вкус специально для тебя "Отрезанное копыто Оробас".
Или, может быть, "Дыба в подвале Оробас", думает Атта, разглядывая непристойное изображение. Но отрезанное копыто вспоминать, конечно, приятнее.
— Бери Оробаса... а кого хочу попробовать я? — длинные пальцы в шелковой перчатке перебирают марки, пока слуга терпеливо стоит с подносом. — Элигос со вкусом горького шоколада! Вот уже воистину, когда еще выпадет случай попробовать своего предводителя!
Атта прячет марку, а когда слуга отходит, отдает Демону-Ворону.
— Хочешь, закуси горечь сладостью. Ну что, как тебе вкус этого позора? Тем более позорного, что никто из его участников не посмеет это высказать вслух, или даже признать самим себе, их же просто засмеют. Самые высшие демоны нашего адочка.
— Атта, ты зануда...
— Признай, ты бы не хотел, чтобы с твоим голым изображением сделали бы такую марку, "Демон-Ворон, вкус граната, терпкая сладость".
— Да, я бы не хотел. Мы оба флегетонские зануды, что уж там.
Воистину, моя молитва и мое поклонение, то, как я живу и то, как я умру
посвящены Аллаху, Господу миров
Leraje
Остается только улыбнуться в зеркало отражения, смотря почти теплыми глазами - то ли на себя. то ли на собеседника, а после наклонится, прямо в танце, рывком притягивая к себе на очередном движении и очередной - без сомнения безуспешной - попытке убежать.
- Сделайте мне приятно, маркиз. - Шепчет на ухо, дразнит, насмешничает, и даже позволяет пару раз поверить, что вот сейчас, еще немного, и он позволит вырваться из этого танца. Кровь и боль от осколков только приятно оттеняют легкий шум в голове от наркотика, опьянение от хорошего вина, радость от танца, и все остальные, за пределами круга, сейчас не особо-то и существуют, и тем более совершенно плевать на тех, кто смотрит, переговаривается, перешептывается - или просто думает про себя. Намного интереснее на очередную подножку подтолкнуть, почти уронить на осколки, подхватывая в паре сантиметров над полом - ловко, сразу поднимая на ноги, проводя тыльной стороной ладони по щеке маски, утешая и извиняясь, обещая, что не позволит почувствовать боль. Интересно резко дернуть к себе, заставляя завернуться в кольца сцепленных рук, а потом небрежно, как разворачивают плащ тореадоры, отправить в кружение по скользким крошкам хрусталя, снова поймав у самого круга, показывая, что особо никуда не вырваться, пока его не отпустят. Для Зимимайи танго уже почти устаревший танец, сейчас в моду входит чарльстон, но когда и кого из них подобные мелочи останавливали? Граф может позволить себе хоть рок-н-ролл, хоть мазурку, будь у него такое желание. А вместо этого позволяет лезвию ножа коснуться щеки, даже не вздрогнув, улыбка становится острой, и, кажется, почти нежной. Доверяет ли он или верит, что ему не причинят вред? Пол этого зала и так покрыт его кровью вместе с хрустальной крошкой, парой порезов больше, парой меньше. Даже если прямо сейчас нож войдет в его сердце -смерть в разгар танца, пьяным и в наркотической дымке, совершенно не кажется Мурмуру плохой идеей. Хотя, конечно, через недельку он все же заглянет к маркизу в таком случае, может, даже поворчит для вида. Чтобы никто не подумал, что это можно повторить.
- Даже так? Перейдем к острому? - Шепчет одними губами, и одним резким движением снова отправляет к границе круга, но теперь за талию ловит Лерайе не теплая рука, а не менее цепкая плеть, развернувшаяся в одной мгновение. Она не причиняет боли, не бьет, только почти ласково, кончиком, в самом конце движения, оглаживает по щеке уже под маской, а после таким же рывком притягивает назад и кружат еще несколько па, замирая, когда заканчивается музыка, прижимая к графу, обвив талию с силой хорошего корсета, а теплая рука ложится между лопаток. Мурмур ждет опустят нож, или продолжал эту игру, смотрит доброжелательно и с искренним интересом.
Давайте обойдемся без взаимных оскорблений.
Оскорблять буду только я
[nick]Lonetree[/nick][icon]https://upforme.ru/uploads/001c/21/d6/21/t479843.jpg[/icon]
Asmodeus
мысли не шли. Слова собирались во фразы раскручиваясь со скоростью огромного маховика, сначала с трудом, увязая в окружающей мгле, но всё больше набирая ход путаясь, цепляясь за образ ангела. До комка в горле и дрожи в пальцах - где? где? где? Погружённый в темноту мир гудел сотней голосов, а ответа не разобрать, нет Бога и Мессии нет...
Лоу-Луна вздрогнула всем телом, ужас и непонимание на долю секунды отрезвили и заставили бежать из этой тьмы. Сделав шаг вперёд, наугад, она споткнулась о себя же, подвернув ногу, вскрикнула - открыла глаза, ловя равновесие.
Руки дрожали, в горле пересохло, и она, кажется, поняла, что некоторое время на балу провела стоя, как стреноженная лошадка, с закрытыми глазами. Стоило же их открыть, как Лоу накрыло - неясный гул стал оглушающим, от света и блеска украшений текли слёзы и отчаянно хотелось зажмуриться.
Где он? - продолжало пульсировать, заставляя искать взглядом маркиза. Маховик пришёл в движение подсовывая воспоминания о чрезмерно вежливом и наглом сфинксе, обрывки разговора, вопросы-ответы, нежность и тепло его шёрстки, вкрадчивый голос и отражение голубых глаз в черноте бокала. Почему грудь Лоу сдавливала тревога, неясная ненаправленная она заставляла стоять на месте почти не шевелясь? Лишь повернувшись в сторону за фужером прозрачной жидкости (вода ли?), Лоу вспомнила - Мессия.
Он двигался подобно струям водопада на отвесной скале, обнимал (несомненно демона) и улыбался. Говорил и понимающе прикрывал веки в ответ своему кавалеру... Если бы сквозь наркотический туман Лоу могла хоть немного думать, то образ Мессии разбился бы на обрывки слухов: появление ангелов, совершенная красота маркиза, земля, которую продавали на площади - величайшие дар и проклятье владыки Немуса простым людям, бал к которому вели все тропы, куда стекались все твари, умеющие ходить. По слухам, которые в Конкордии распространились со скоростью лесного пожара, здесь и сегодня - святыня во имя великого, в честь пришедшего Властелина_всего_мира.
И всё же надо закусывать - истина, ведомая многим, но ими же и пренебрегаемая. Когда на подносе стоял выбор из множества напитков - рука чуть было не потянулась к уже знакомой жидкости. Третий стакан за вечер мог стать едва ли не самой большой ошибкой на сегодня, хуже - только стоять и любовно смотреть на кружение маркиза в танго, и его кавалера на место которого невозможно попасть не возвысившись до небес.
Самый светлый миг для вечера наполненного тьмой. И существо стоявшее рядом - беззвёздная ночь, смотрящая на тебя сверху вниз, или дно глубокого колодца из которого душа утопленника спрашивает планы на вечер.
- С господином Мурром я пила вино такое же чёрное, как ваша маска. Кажется, я гость, - Лоу чуть склонилась и улыбнулась (подумает ли незнакомец о граые или угадает кота), пытаясь скрыть за смущением неестественный румянец и красные глаза, но не дрожащие руки.
Если присмотреться ближе к морщинам в уголках глаз, к полной груди и бёдрам, можно увидеть женскую зрелость, скрытую под копной каштановых волос и стройной фигурой. И эта женщина потянулась к Асмодею, будто они не просто вели светскую беседу, но она уже имела право сократить дистанцию. И всё же... не смея коснуться демона Лоу лишь сжала ткань рукава. Взглянула на маркиза, вслушиваясь в глубокий голос рядом, пытаясь понять запах незнакомца, пытаясь удержать себя от нового падения.
- У вас чёрные щупальца, - Лоу сказала - констатировала факт, спокойно, без удивления и любопытства. - Мой цвет сегодня чёрный. Если бы я могла, то сменила платье.
На гладком щупальце пластинка цвета перезрелой сливы - обнажённый маркиз на ложе из рук-щупалец, гладком, слегка влажном... или это сухой глянцевый блеск?
Скверная, очень скверная новость - "угощение Зимимайи". Как оно будет сочетаться с "вином Мурра" остаётся догадываться. Молчаливое "Пожалуйста, можно мне отказаться? Откуда же я могла знать, что вы сами с удовольствием накачаете своих гостей" и тревожность, затихшая при появлении рядом фигуры, заслонившей собой весь чертов блеск и свет; тревожность вернулась паникой, отразившейся в глазах Лоу, в её нерешительности, губах, приоткрывшихся, но не смевших возразить.
- Этот вечер сделает вас виновником моих бед, - голос чуть выше, чем раньше, дрогнул. Но рука не остановилась и женщина провела языком по изображению маркиза, пробуя его. - Это ужасно!
Лоу рассмеялась неожиданно легко, будто играя в детскую игру.
- Оно незнакомого мне вкуса! м-м-м, будто мускульного и парфюмерного одновременно, тонкий и сложный... никогда такого не пробовала, - сухо сглотнув, Лоу не замечает уже ничего кроме темноты под капюшоном, ощущает ждущий взгляд. Слишком требовательный, чтобы женщина могла остановиться, сделав первый (уже второй?) шаг.
- До дна? - немного неуместный, запоздалый, но законный вопрос перед тем, как положить пластинку на язык и выпить белого вина (не вода).
Теперь осталось только ждать и надеяться на снисхождение графов, они ведь не могли немного переборщить с дозой или закинуть сомнительные свойства в угощение для всех (всех!) присутствующих? или могли? Рука Лоу продолжала сжимать рукав незнакомца...
Отредактировано Launtry (2024-06-21 21:43:53)
Куда бы мы ни пошли — мы возьмем с собой — себя.
Lonetree,
Отсутствие метки на лице говорило о демонической природе собеседницы, а большего Асмодей знать не хотел. Женщина предпочла простую человеческую красоту любой другой маске на этот вечер и это могло означать для неё всё, что угодно и не значить ничего.
- А у ваших глаз цвет аметистов, - разменял он информацию о цвете своих щупалец, сообщив собеседнице то, что она и так знала, - и лицо, которое прекрасно в страданиях. Но вас ведь не надо призывать к осторожности с такими образами. А платье… ничего не мешает снять его совсем.
Если бы не маска бездны, он добавил бы светским тоном уточнение: «для меня». Но вечер только начался, и рождающиеся желания могли подождать своего осуществления. После того, как женщина положила марку на язык, лакей повернулся к Асмодею и безмолвно , одним незначительным движением, чуть приподняв подушечку со шкатулкой, предложил угощение Асмодею. Тот взял верхнюю, не выбирая.
- Надо же… граф Мурмур, - заметил он вслух. – Случай, а он всегда и везде в списке гостей, явно предлагает нам разделить эту пару.
Марку он взял рукой, такой же нематериально черной, словно сотканной из густого дыма и элегантным движением поднес к темноте, заменяющий ему лицо. В этом образе он буквально втянул в себя толику магии и веществ, нанесенных на кусочек глянцевитой бумаги. В том, что графы не будут намеренно портить приём в Лодже он не сомневался – слишком плотно все они, встречающееся в Сенате, были связаны друг с другом, чтобы рассудительный Мурмур устроил подобную выходку и огорчил Лерайе.
Маркиз и так был деятелен сверх меры, а огорченный маркиз утроит свои усилия и займется интригами, и это помимо излюбленных своих дел, каковыми, по мнению Асмодея, являлись изыскания денег в размерах, превышающих доходы Лоджа, и стремительное их расходование не понятно на что, но непременно на то самое, без чего невозможно давать роскошные балы, где за вечер будет выпито и съедено столько, сколько расходуется на нужды Вавилонского дворца за месяц, а то и за два.
Кокетливое обвинение в своей вине он принял легко и спокойно. И ответил, все тем же гулким голосом, без тени иронии или веселья:
- Не отказывайте себе в этом удовольствии, меня и так обвиняют чуть ли не во всех бедах Доминиона. Только не говорите маркизу. Он любит думать, что во всем виновен он и только он! И снимите туфли. Сейчас танцуют на битом стекле.
Боль – это жизнь. В Аду это понимают все, кто разменял хотя бы десяток перерождений.
- Вы ведь не откажете мне в танце, сударыня?
За светским вопросом таится ханжеское негодование, вызванное развратностью самого действа, которое представляет из себя танго. В Вавилоне на приемах знати танцуют паваны и мадригалы, но здесь и сейчас делают то, что захочет хозяин бала. А он, судя по блеску лезвия у лица Мурмура хочет острых ощущений.
Впрочем, как всегда.
ASMODEUS
[nick]Lonetree[/nick][icon]https://upforme.ru/uploads/001c/21/d6/21/t479843.jpg[/icon]
Плохо будет потом.
Сейчас стало хорошо. Слишком.
В Лодже достаточно средств делать хорошо, до тех пор пока тело выдерживает, а остатки разума способны принять действительность.
Лоу-Луна сжала губы пытаясь справиться с собой, демон в маске подождёт. Неугасшая тревога, возбуждение, жажда искали выхода. Хотелось выть, сделать шум сильным до крови из ушей, усилить свет до нестерпимого. Так люди балансируют на грани оргазмического удовольствия не способные самостоятельно качнуть себя в сторону разрешения и неспособные отступить.
Женщина пошатнулась и отпустила рукав демона с панической мыслью, что может порвать его одежду, если упадёт. Что может быть хуже, чем испортить платье гостя? - Лоу засмеялась громко. Безудержно, до слёз, согнувшись и не умея уже остановиться.
- Вы думаете мне мало боли?! Я шла до Невуса и стоптала лапки, - женщина сбросила обувь показывая кровавые мозоли на ногах, ловя флешбек: сегодня она уже делала подобное с немного другой целью, а не подчиняясь первому попавшемуся демону. - Птичка не отрастила крылья, чтобы летать, и не завела себе личного врача, чтобы лечиться после каждой прихоти дрожайшего демонического величия!
И всё равно сквозь смех и слёзы, безрассудство летящей в пропасть - Лоу отметила спокойную уверенность незнакомца, утончённую вежливость и сдержанность. Сытость - если можно так назвать состояние, когда существо может позволить себе ждать и давать мышке выбор - клетка или сразу в лапки коту? сейчас или позже? поиграем в игру, которой тысячи лет или будем вести себя человечно.
- Вы назначили мне роль жертвы, но учтите, я буду кусаться! Возможно. Возможно убегу, - женщина приблизилась к демону, поднялась на цыпочки, проговорила ткнувшись в плечо, - Стены Лоджа изъедены мышами. Вы можете не знать, но даже здесь повсюду норы. Мыши прогрызают стекло, которое должно убивать их изнутри. Но когда одна мышь умирает, на её место приходит другая. И так до тех пор пока не... и так они учатся.
Отнять лицо, отстраниться от демона оказалось сложнее, чем хотелось бы. Первый же шаг назад босиком, и маленький осколок врезался в нежную ступню.
- Я ненавижу боль. С недавних пор. Не вижу ничего здравого в причинении боли другим. Испытание болью выдумал Бог, демоны могли бы быть более изящны. И не требовать самоистязаний от других, даже если сами они находят в этом удовольствие.
Лицо Лоу стало неподвижным, преувеличенно серьёзным. Шаг, шаг, поворот... - или это другой танец? Надо ли знать, что танцуем, если единственное о чём думаешь - не упасть, не вскрикнуть, не показать, что тебе неприятна не боль, а необходимость испытывать её по чужой прихоти.
В мыслях звучит бесполезное, бессильное "Я не давала тебе права делать мне больно. Оно принадлежит другому." Выбор своего мучителя - главное и единственное ради чего стоит сменить маску человека на демоническое обличие. Но не сегодня. Не сейчас.
Почувствовав сильные руки, тело демона под тканью, женщина облегчённо выдохнула. Внутри ещё оставались сомнения: есть ли у кавалера твёрдая оболочка, или он то, во что нарядился - пустота и дух бездны. Благодарность от ощущения под ладонями - опора на нечто настоящее, проскочила улыбкой на лице.
Лоу сделала полшага назад, легонько потянув кавалера на себя. Сейчас краски ярче, жизнь интереснее, а потом будет потом.
- Я в-ваша, - опасные слова, но флирт менее опасный, чем вопрос "Что ты приготовил для меня? Кому отдашь? Кого возьмёшь себе?" - На этот танец. Предупреждаю, танцую я плохо.
Отредактировано Launtry (2024-06-21 21:42:56)
Куда бы мы ни пошли — мы возьмем с собой — себя.
Murmur,
Лоу - как и многие здесь - был бы оскорблен, знай он, как легко оказаться с этим маркизом непристойно близко, если ты уличная девка в вечно пыльных дебрях вавилонских строек или дилер в Гоморре, или случайный раб, вышедший мастью и попавший в момент капризного настроения владыки. Ровно так же легко, как сложно удостоиться его мимолетного внимания, если ты сватаешь не только податливое, озорное тело, но и трон Немуса.
- С этого надо было начинать, - ласковый улыбчивый шепот отвечает в тон любопытству Мурмура.
Маркиз любит начинать с кульминации: смотреть, не выльется ли она в еще более дикое и азартное действо, - отдельное удовольствие. Привычка есть сперва первое, а потом второе - к десерту оставляет только сытое равнодушие и печаль о невкусной трапезе. Но если веками искать все больше и больше ощущений, невольно приходишь к пониманию, что любого азарта, любого риска и всякого падения тебе уже мало. В этом мире, где ты, кажется, нашел дно, с каждым днем все сложнее чего-то хотеть, все сложнее испытать трепет и восторг пожирающей тебя неизвестности. И если кому-то Его Милость покажется резким, дерзким, склонным пускаться в опасные авантюры и совершать необдуманные поступки, виной этому лишь желание снова и снова испытать острое биение жизни, сладкое, как любой наркотик. Этот - дороже и опаснее любого.
Жгучее объятие кнута дразнит упругой требовательностью, вышибает выдох, вынуждая вскинуться, держать спину очень ровно, куда горделивее, чем маркиз мог бы себе разнуздано позволить, чтобы внезапный рывок не ошпарил ребра. Он уворачивается - резко, четко попадая в яркую первую долю ритма, не позволяя кнуту лишнюю интимность там, где уязвимо и чутко. Не с каждого здесь стоит снимать маску - для кого-то это намордник, а для кого-то сияющий щит, выставленный на самое видное место, чтобы быть спрятанным надежнее всего.
Он не ждет от Асмодея ревности, даже не думает об этом, имея правило не отвлекаться от собеседника и момента, и давно приняв в расчет, что власть - единственная возлюбленная Его Величества, зато равнодушие владыки Вавилона размазано по всему Доминиону равномерно толстым слоем и озаряется лишь вспышками интереса или гнева, не всегда предсказуемыми. Это не мешает Лерайе обижаться на короля - и на любого другого! - ради личного развлечения или дразнить Его Ханжество непристойностями, подначивая его внутренний забег по кругу вины и самобичевания, который на излете завершится поркой осужденных. Но лишь пока все это не мешает делу. Поэтому вечером, балом, танцем, вином, игривой пеленой наркотика и - сейчас - обществом графа Лерайе наслаждается для себя самого с исключительным эгоизмом существа, привыкшего к своему душевному уединению и не склонному с кем-то делиться.
Марка обостряет ощущения до люминесцентной яркости, так что под скулами Мурмура ему видится глубокое индиго, на скулах почти неоновый желтый, а под ресницами хищное фиалковое пламя. Ритмичная тяжесть фола ложится властным объятием - раз, еще и еще раз - так тесно, что дыхание становится роскошью, а пойманный сухими губами воздух - слишком желанным, когда ребра рывком мажутся в ребра и ухают в гон чужого сердца, гулкого сквозь пропитанный жаром батист. Кнут напоминает о необходимости послушания через такое мелкое, такое легкое движение пальцев, такое мимолетное указание воли, что восхищение невольно затапливает зал, шелестом, шепотом, гулом новорожденной сплетни, бьется стреноженным эхом о стены.
Маркиз бы, не задумываясь, всадил этот нож в сердце гостя на любой другой пьяной оргии, потому что удовольствие - единственная достойная причина для убийства в аду по его капризному мнению. А что может быть лучше красивой развязки и яркой кульминации? Но сегодня день слишком важен - он все еще помнит? - и Мурмуру рано уходить. А потому нож входит плашмя под подбородок, вынуждая и графа держать голову горделиво выше, упираясь в прохладное полотно этим упрямым подбородком. Лезвие оставляет тонкий горизонтальный надрез поперек гортани, ровно такой, чтобы сталь затянулась тонкой розовой пленкой и запотела от спутанного дыхания.
- Это было так приятно, Ваше Сиятельство, - пока бархатный язык собирает с ножа тонкий солоноватый привкус, взгляд остается беспрекословно послушным. - Но.. вы отпустите пленника к гостям?
Вы там не мерзнете на вершинах ваших моральных устоев?
Lonetree,
Если и осталось в Аду какое-то существо божественного порядка, то имя ему было – Случай.
И он раз за разом сводил в одной точке времени и пространства жертв и палачей, тех, кто жил ради того, чтобы испытывать страдания физические или моральные и тех, для кого чужая боль была самой любимой приправой к жизни, поскольку без неё часы и дни оказывались слишком пресными.
Все дни, из которых были собраны минувшие тысячелетия демонической жизни Асмодея, он упорно укрощал истинную свою сущность. И разум, игравший в человечность, такую, какой демон мог теперь ее только представить, проигрывал звериной сущности всякий раз, когда кто-то был соблазнительно уязвим, слишком дерзок, безыскусно невинен в своей первой жизни, боясь её потерять как ту, которая прошла на Земле. Голубоглазая шатенка, прожив приступ истерического смеха, разоткровенничалась, кокетничая исключительно в манере людей созданных для того, чтобы если не истекать кровью и задыхаться в экстазе, служа телом и духом своему хозяину, то ждать этой боли, боясь и предвкушая. А если ожидание затягиваться, выпрашивать, дерзя и провоцируя кары и наказания.
- Плохо получается тогда, когда вы следуете чужим правилам, пусть даже в танце, - голос его почти утонул в шорохах и потрескиваниях помех, а правая рука легко и уверенно легла на талию девушки. - Поэтому мы будем делать то, что у нас получается хорошо. Я – нарушать этот пошлый канон, а вы – подчиняться.
Последнее его слово упало в короткий миг тишины, а после, когда зазвучала другая мелодия, он плавно заскользил ей в такт, увлекая женщину за собой
- Итак, мой маленький демон, - голос теперь состоял из тресков и шорохов, словно сухой, насмешливый шепот, - я задам три вопроса, и пока мы танцуем, ты будешь рассказывать всё, что родится в твоей душе, чтобы ответить на них.
Вслед за ними одна за другой вливались в танец новые пары, и за считанное секунды зал заполнился танцующими. Вот грузный палач с мускулистыми руками, бережно обнимая, повел бледную, тощую женщину в белом платье невесты. Вот женщина-паучиха, потряхивая черным брюшком, меж шерстинками которого блестели жемчужины, увлекла решительно и властно в круг танцующих свою полуобнаженную спутницу, наряд которой состоял лишь из драгоценных бус, собранных в пояс, прикрывающий лоно и расселину меж ягодиц, да рубиновых накладок на соски . Высокие напудренные парики соседствовали с рогами, бубенчики на чьем-то шутовском колпаке звенели не в такт мелодии, клыкасто и белозубо сверкали улыбки, блестели глаза на лицах, в сути своей не отличающихся от масок, и в прорезях неизменных на любом карнавале полумасок и масок, немыслимо изящных или нарочито грубых, вычурных и дорогих и простых, из черного бархата, какие мог взять из корзинки у входа любой желающий.
Асмодей привык к тому, что его ощущения обычно притуплены, а потому не осознавший, охватившую его эйфорию, как действие марки, любовался лицом своей партнерши, двигаясь с ней по рисунку танца.
Под его щупальцами хрустело стекло, а бесы, их изображавшие, старательно истекали кровью и отплевывались от мелких осколков.
- Вопрос первый. Кого ты боишься? Второй – чего ты хочешь? И третий… кого ты видишь во мне?
[icon]https://upforme.ru/uploads/001c/21/d6/4/462025.jpg[/icon][nick]Xasthur[/nick]
Leraje,
Мурмур напротив, предпочитает десерт оставить на конец трапезы, чтобы спокойно насладится, а не заглатывать, от голова не чувствуя вкуса. Он улыбается только, послушно поднимает голову выше, удивительно покладистый и позволяющий маркизу куда больше, чем, вероятно, было бы разумно позволить, но риск и ощущение острой стали - пусть и потому, что он позволил ее, будоражит кровь куда больше осколков, впивающихся в ступни, или наркотика, теперь отдающего приятной горечью на корне языка. Его Сиятельство предпочитает горькое сладкому и не спешит срывать маски - это не одежда, таким можно и обидеть.
- Вы свободны, Ваша Милость. - Улыбается, кнут исчезает так же быстро и незаметно, как и появился, а вокруг уже присоединяются другие танцующие, так что можно поклониться, снова поцеловать кончики пальцев, вежливо и обходительно. - Вам удалось доставить мне удовольствие. - Не лесть, а констатация факта. Все, что хотел от этого танца, Мурмур получил, и сейчас чувствует полное удовлетворение, щелчком пальцев возвращая обувь на израненные ноги, потому что всего должно быть в меру - фарса в том числе.
А сейчас время найти эту несчастную и никому не нужную Монро, потому что уходить не договорившись на ее аренду было бы свосем не интересно. Вероятно, с Асмодеем, не вынимать же мышку из рта кота, особенно учитывая, что эта самая пасть весьма зубастая, а разводить драки было бы банально, скучно и бессмысленно. Но пока можно подождать владыку Вавилона, выпить еще бокал, положив на язык еще одну марку, с клубничным вкусом, и всего на мгновение улыбаясь от этого ощущения искренне - с редко появляющимся теплом искреннего расположения в глазах
Давайте обойдемся без взаимных оскорблений.
Оскорблять буду только я
[nick]Lonetree[/nick][icon]https://upforme.ru/uploads/001c/21/d6/21/t479843.jpg[/icon]
Asmodeus
Цвет вечера чёрный. Чёрный наполнил её внутри и окружал снаружи. Расстояние между Лоу и демоном приличное настолько что никто не мог бы заподозрить кавалера в непристойных посягательствах, а даму в распущенности. Но его рука поддерживала поясницу надёжнее и твёрже жёсткого корсета, а вторая, в которой покоилась ладонь женщины, направляла движение. Несколько секунд Лоу смотрела как её загорелая ладонь кажется белой, словно снег в чернеющем зареве слов.
Встряхнув головой женщина улыбнулась демону, его предостережению, тому как всё притворяющееся светлым и чистым становится истинно таковым на его фоне. Даже она.
Множество пар закружили в калейдоскопе изуродованных тел и аморальности, в образах и аллегориях. Весь мир ускорялся, а чувства, усиленные наркотическим опьянением, не могли уже вместить в себя карусель честью и центром которой стали Лоу и её тёмный рыцарь. Тошнота подступала, оставляя кислый вкус в горле, картинка всё больше смазывалась - "остановись! остановись, я выйду!" - Пока первый крупный осколок не вонзился в ногу, заставив женщину вскрикнуть и поскользнуться на собственной крови.
"Я твой маленький демон... очень ненадолго" - глаза на секунду сверкнули, изменив выражение лица на жесткое и холодное. Где-то она просчиталась, что-то не учла, не подумала, не подготовилась. До зубного скрежета короткая эмоция - досада, злость на себя - ушла едва замеченной, и женщина вновь расслабленно доверилась партнёру, утонула в нём. Смотря в бездну можно было забыть о гостях, о хозяине бала о всех целях и путях, которые привели сюда и которые должны вывести наружу. Досадное мельтешение красок и лиц исчезло в темноте, под капюшоном. Свет - гиблое, злое место - остался далеко за пределами чувств.
Больше она не оступится. Приподнявшись на носочки, голубоглазая шатенка выпрямила спину и уже не давала почувствовать демону мягкость своего тела, но лишь ощущение близости и грубую ткань платья; не доверяла себя партнёру, опираясь на него, но шла рядом.
- Я не умею танцевать, но умею подчиняться.
Музыка не нужна и не нужно отсчитывать такты. Глядя в бездну и стоя на её краю можно угадывать каждое движение демона - поворот, наклон - повторять и отражать. Словно ожившая тень, без задержки и запинки дублировать танец; падая, когда он готов подхватить, и отступая, когда он готов отпустить. Балансировать между осколками стекла не раня себя, останавливаться в миллиметре от острого края и смотреть уверенно на того, кто угадал твою суть, случайно или намеренно приподнял маску. Одну из масок.
- Мне некого бояться, кроме себя, - Лоу рассмеялась очевидному - глупость женщины привела её в Лодж и отдала в руки демону. Так кого мне винить?
Молчание демона - призыв к откровенности и возможность на несколько долгих секунд отдаться танцу, чтобы продолжить.
- Ответ номер два: я хочу убивать. Я хочу знать, кого смогу убить, но несколько часов назад не смогла придушить котёнка (имея ввиду Мезере). Возрождение - чушь и фокусы. Каждая жизнь единственная, сколько бы их ни было. Вы не первые, кто придумал бессмертие и шанс измениться... посмертно. Переродиться. Мне сегодня нравится верить, что я могу не бояться убивать, и меня не станут ждать возмездие и месть за содеянное.
Слова слетали с языка легко. Если поймать Лоу трезвой, она едва смогла бы повторить то, что говорила в этот вечер. Давно она была человеком; воспоминания свои, чужие, наблюдения за страданиями и метаниями людей, она поняла и приняла всё. И всё смешалось в один запутанный клубок.
- Ответ номер три: Вы демон.
Музыка не остановилась, но Лоу замерла. Не меняя положение, продолжая стоять на носочках, проговорила спокойно и тихо.
- Сегодня вы моя ночь и убежище. Сегодня вы мой партнёр по танцу.
Лоу слегка поклонилась демону. Радуясь, что он не открывает лица, и надеясь, что не откроет.
Отредактировано Launtry (2024-06-22 05:16:08)
Куда бы мы ни пошли — мы возьмем с собой — себя.
Murmur,
Осознание всего произошедшего пришло к Мэрилин когда она, после неловкого падения, приподнявшись на локте ожидала, что ей подадут руку и помогут подняться. Но недавние приятели из числа Асмодеевых прихвостней скользили по ней невидящими взглядами и улыбались друг другу и прочим гостям.
Её отдали. Как наскучившую игрушку. Коту! Пусть и сидящему на троне. И какой бы глупой её не считали, Мэрилин поняла, что коту – не значит маркизу.
В горле застрял колючий комок, и женщина могла лишь глотать воздух, не в силах просить помощи, и стыдясь своего положения. Она поспешила встать, думая в эти мгновения лишь о том, чтобы сделать это изящно. Выпрямилась, гордо вскинув голову, и постоянно ожидая что вот-вот на плечо её опустится тяжелая ладонь или голос Асмодея окликнет её по имени, пошла вперед и тотчас была вынуждена обогнуть колоритную пару в камзолах и завитых париках с белеными лицами и алыми губами. Один из мужчин был в лазоревом с золотом, второй – в бордовом с серебром и, занятые друг другом, они явно не нуждались в женском обществе, бурно выясняя отношения. Затем она чуть не столкнулась с каким-то горбатым уродцем в синем колпаке со звездами и синей же мантии, которого сопровождала удивительно красивая химера, тело которой казалось перламутровым. Заглядевшись на нее, Мэрилин поняла, что это не кожа, а чешуя, мелкая, плотная, вызывающая желание прикоснуться. С мыслями о том, покрыто ли и лицо этого удивительного создания чешуей, Мэрилин остановилась, чтобы рассмотреть это создание и с горечью подумала, что не знает, кто здесь демоны, а кто люди. Её минутная убежденность, что все собравшиеся только на неё и смотрели и теперь обсуждают её неловкость, сменилась обидой, что никто её даже не замечает, и, похоже, не узнает.
А ведь она была убеждена, что о ней знают даже в Аду, когда её доставили самому Асмодею! И наивно верила, что останется при нем… долго. Пусть не вечно, но так же долго, как Ситри, и однажды получит такой же титул. Сначала ей было странно знать, что некогда Ситри был женщиной и любовницей Асмодея, но потом она привыкла и к куда большим странностям. Вспомнив о принце, Мэрилин решила отыскать его и спросить совета. Они не были особенно близки, но она хотя бы помнила, в каком тот был костюме и могла узнать его в лицо, благо Ситри ограничился лишь полумаской. Ну а бегство за дверь бального зала закончится если не на крыльце дворца, так где-нибудь во дворе.
От осознания, что никто не поспешил за ней даже для того, чтобы упрекнуть или вернуть к коту в бриллиантовом ошейнике и Асмодею, стало еще обиднее, чем от того, как с ней обошлись.
Мэрилин нервным жестом оправила пышную юбку своего атласного платья цвета морской волны и осмотрелась. От пестроты костюмов рябило в глазах, а роскошь этого зала одновременно и давила, и возбуждала воображение. Во дворце Асмодея все было куда… скучнее. Заметив официанта, разносящего шампанское, актриса поспешила к нему, чтобы взять фужер.
В Аду её никто не упрекал в пристрастии к алкоголю.
Пустой фужер она оставила менее, чем через минуту на углу ближайшей тумбы, служившей постаментом для скульптуры в античном стиле. Для Мэрилин девушка в коротком хитоне, застывшая в движении, словно бежала за кем-то, но, потеряв из виду, замерла в растерянности, была всего лишь «какой-то девушкой». Античные сюжеты и мифологические персонажи её не интересовали, в отличие от шампанского.
Второй, а затем и третий фужер ей были просто необходимы, чтобы вновь обрести зыбкую уверенность в себе.
Мэрилин снова улыбалась и рассматривала гостей маркиза с интересом, возрастающим всякий раз, когда в поле её зрения попадали представительные мужчины в строгих костюмах. Но все они проходили мимо. И даже, когда зазвучали первые аккорды танцевальной мелодии, никто не задержался подле неё, чтобы пригласить на танец. И она поняла, что её позор видели – от момента унизительного дарения до неудачной попытки бегства. А потому предпочитают игнорировать. Неужели все демоны так боятся этого палевого кота?
В это мгновение в поле зрения Мэрилин попал статный, представительный мужчина, одетый не то в строгого кроя камзол, не то во френч, который мог бы быть частью вполне современной офицерской формы, если в Аду была военная форма современнее средневековых рыцарских доспехов. Мэрилин узнала его – именно этот демон приветствовал маркиза прежде Асмодея и именно с ним Маркиз открывал бал первым танцем. А значит, его положение достаточно высоко, чтобы её защитить даже от маркизового кота.
Оставалось попытаться убедить этого мужчину, что она нуждается в защите, а он… будет вознагражден, если поддержит её. Когда-то на пути между пробами на мелкие роли и вечеринками, она умела и находить себе покровителей и благодарить их.
Пятый фужер с шампанским Мэрилин взяла, чтобы только занять руку и пить не намеревалась.
Приблизившись к демону, привлекшему её внимание, она помедлила мгновение и, выдохнув, решилась заговорить:
- Вы всё делаете так же хорошо, как танцуете, сэр? Я, признаться впечатлена и, если бы не это ужасное стекло… рискнула бы предложить вам, - она медленно улыбнулась, глядя на демона снизу вверх с опасливым восторгом, - танец. И, знаете…
Мэрилин изящным движением приподняла руку с бокалом, прежде чем сообщить:
- мне пришлось выпить три бокала шампанского, чтобы набраться решимости к вам подойти. Вы у всех вызываете такие сложные чувства?
[icon]https://upforme.ru/uploads/001c/21/d6/4/543922.jpg[/icon][nick]Marilyn Monroe[/nick][status]Каблуки и стандарты должны быть высокими[/status]
Marilyn Monroe,
За происходящим Мурмур наблюдает довольно рассеянно. Фурфур где-то развлекается на другом конце зала, собрав вокруг себя и своего Сиятельства стайку длинноногих красавиц и красавцев, остальные заняты танцем, и это к лучшему - прямо сейчас второй из графов чувствует, что не отказался бы от еще пары бокалов вина -в которых он себе, несомненно, не отказывает, прикрывая глаза от терпкого удовольствия и сквозь ресницы рассматривая зал. Раны на ногах уже не болят - тело, полное магии, заставило порезы затянуться еще до того, как вернулись ботинки. Даже немного грустно, что все закончилось так быстро и бесхитростно, но нужно уметь ставить точки в акцентах.
Скучно Мурмуру наедине с самим собой не бывает. Всегда приятно обменяться мыслями с умным демоном, и внутренний диалог выходит обычно куда занимательнее многих диалогов внешних. Прямо сейчас, например, можно прикинуть в уме как можно модифицировать солнце, когда - он даже не сомневается - текущую сбросят. Может быть, добавить ему лепестки, чтобы оно было похоже на хризантему? Или не светящиеся, а как у лотоса, плавно скручивающиеся и дающие возможность в нужный момент приглушить яркий свет? Пожалуй, отсутствие внятной ночи несколько угнетает Мурмура, мешает полноценно наслаждаться ночным небом с небоскребов Зимимайи. Тогда, быть может, можно и луну добавить? И россыпь мигрирующих звезд. За смогом родного домена вряд ли будет хорошо видно, но в Эдеме, например, могли бы и оценить, а к пристанищу философов и поэтов второй граф имел совершенно определенную слабость. Почти как к вину, которое тоже любимое производится именно там.
К слову о поэтах - Мерлин Монро, длинноногая блондинка, золотая звезда кино, разбивающая с экранов сердца многим. Мурмур улыбается, отмечая про себя несовершенство черт, некоторую жеманность поведения, и даже, вероятно, чувствует немного восхищение тем, как свои недостатки эта женщина облекает в достоинства. Будь на его месте прежний владыка Зимимайи, и через несколько перерождений бывшая звезда кино стала бы совершенной жемчужиной его коллекции. Нынешний владыка планировал сделать ее жемчужиной коллекции совсем другой.
- Неужели вы хотите сказать, что я внушаю страх такому прелестному созданию? - Он берет свободную руку женщины и наклоняется, целуя ее пальцы, ничуть не менее галантно и тем же вежливым жестом, которым целовал руку хозяина вечера. Жестом, который, не зная его, можно принять за флирт, но который совершенно точно не больше, чем дань вежливости и старой моде.
- Я не стал бы рисковать вашими ногами. Танцы на стекле только для тех, кто этого заслуживает. - Улыбается немного двусмысленно, смотрит с интересом. - Бедняжка, с вами обошлись слишком жестоко. Они совсем не умеют обращаться с леди, тем более со звездами. - Подхватывает с подноса пару маленьких закусок, предлагая Мерлин и откусывая сам. - Осторожно, вино здесь куда более крепкое, чем вы привыкли. Не хотелось бы поставить вас в неловкое положение. Как вы находите этот прием?
Отредактировано Murmur (2024-06-24 16:26:13)
Давайте обойдемся без взаимных оскорблений.
Оскорблять буду только я
Murmur,
- Страх? Конечно, нет! - Мэрилин с удовольствием отмечает, что она все еще прелестное создание хоть для кого-то из здесь собравшихся, и ликует. Чутье и интуиция ее не подвели: она знала, к кому обратиться за поддержкой среди необычного скопища существ, выказавших возмутительное пренебрежение и безразличие к ее сияющей - хотя может быть уже и былой - красоте и популярности. Она преисполнена благодарностью к склонившемуся к ее руке мужчине, с сожалением попутно отмечая, что никому нет до них никакого дела и никто не стал свидетелем ее триумфа. Нестрашно, она вдохновлена и готова бороться за свою независимость от мягких лап тронного кота!
- Скорее благоговение, - с замиранием заученно-отрепетировано выдыхает она, торжествуя, наконец, от должного обращения настоящего джентльмена рядом. Это уже совсем другое дело, с этим она умеет ловко управляться, даже если красивые жесты - не более чем изящная светская игра, которую она с готовностью подхватывает.
- Мне приятна ваша поддержка, - мягко, но напористо благодарит она и с легкой улыбкой принимает угощение, едва удерживаясь от того, чтобы съесть его прямо из заботливых рук. Ее движение к этому недвусмысленно и прозрачно, она умеет маневрировать на грани между вульгарностью и тактом. - Уверена, рядом с вами могу себе позволить расслабиться с еще одним бокалом. - салютует его здоровью. - Я ведь могу рассчитывать на вашу благосклонность, которая избавит меня от возможной неловкости? - смело, далеко не виртуозно, но она в отчаянии, а на одних намеках далеко не уедешь. Что-то подсказывает ей, что так недолго и заиграться. Но что она теряет?- Прошу прощения, мы не знакомы. - словно спохватываясь и тушуясь от слегка нахального требования. И в то же время с намеком на то, что ее мордашка довольно примелькавшаяся даже среди здешних гостей.
- Сегодняшний прием довольно необычный. Я не знала, что здесь бывают подобные мероприятия. Знаете, в прежние времена подобные балы могли быть устроены в мою честь. - легкая улыбка Моны Лизы в сочетании с покорным взглядом Вивьен Ли с благородным выражением лица Элизабет Тейлор - продюсеры могли бы ей гордиться. - Но что я могу сказать с уверенностью, так это то, что ваше общество мне очень приятно. - о да, она умеет быть благодарной и мужчина не может этого не отметить. Она в свою очередь отмечает корону на его голове, его ранг наверняка довольно высок, поэтому с живым интересом ждет ответа. - Ваш замок столь же прекрасен? - ей не хотелось напоминать о том, что уже сегодня ей придется обустраиваться здесь. И все же как-то нужно было напроситься на приглашение посетить и его замок тоже. Почему нет? Она все еще надеялась на то, что про нее просто забыли и она сумеет убедить галантного мужчину... забрать ее с собой. Ну зачем коту целая настоящая голливудская звезда, что он с ней собирается делать? Ей приходили на ум разные фантазии, учитывая опыт прожитого с Асмодеем времени. Но кот! Это бессмыслица. По крайней мере она надеялась на то, что это все совершенно не имеет смысла. Гнала от себя страшные мысли, не желая погибать в когтистых лапах раньше времени. Ведь если она вдруг стала частью какого-нибудь непонятного ей ритуала дарения, тогда дела ее плохи. Оставалось уповать на покровительство собеседника.
Leraje, слышат Murmur, Marilyn
Котик торопливо бежит - на самом деле идёт, и идёт вальяжно, но хотел бы бежать! - по залу, уворачиваясь от выплетающихся ног адского бомонда.
Праздник осточертел ему ещё в самом начале. Когда нынче не пьешь хваленое эдемское, любой высоты мероприятие кажется гнусной пьянкой. Когда ты при этом ещё и кот, при взгляде снизу открываются бездны… просто бездны. Не будем уточнять, чего, - так можно окончательно потерять веру во вселенную и пойти взрывать Ад и Небеса в отвратительно сумасшедшей компании. Обожаемый хозяин, конечно, не склонен считать идеализм отдельным диагнозом, но…
– Маркиз, – шипит котик, нагло расталкивая боками всех жаждущих еще-не-монаршего внимания и цепляя когтями припыленную балом человеческую обувь. Цель достигнута, и можно вклиниться в разговор, закинуть передние лапы на колени и отдохнуть. Почти. – Нам нужно ограничение этих славных пьянок по времени. Критически необходимо. Иначе кто-нибудь кого-нибудь убьет. Возможно, это буду я. Это хлопотно. Если убьют меня, будет менее хлопотно - вытаскивайте из купели, доставайте не-любимую плеть и прочий ваш славный арсенал, и ни в чем себе не отказывайте. Разрешаю!
Его хорошо слышно и так. А будет ещё лучше. Пусть окружающие тоже наслаждаются.
Мизере с отвращением отцепляет одну лапу от шитья на потоптанном маркизовом камзоле, валяющемся под лапами, и плавно перетекает в человеческий облик. Бриллиантовый ошейник уютно сидит на шее. Плечи нервно дёргаются, пока он раздраженно скидывает за спину беспокойные светлые кудри. Дёргаются то ли от прохладного сквозняка, тянущего из бесчисленной россыпи окрующающих альковчиков, то ли от рваной почти-брезгливости. Одежды, подобающей случаю, он, конечно, не прихватил, но к черту бы.
– Простите за нарушение дресс-кода, дорогой хозяин, – можно даже в человечьем теле мурлыкать почти примирительно. – Но лучше ведь так, чем в занавеске? Вы эстет, а занавески некрасивы.
Волнует его в большей степени безвкусность такого рода эпатажа. Раздеться на людях - много ума не надо. Скучно. Фи. Но иногда…
Пусть уж.
Котик окончательно скатывается в мглистое безэтикетье, поворачиваясь к залу… спиной. Пусть любуются. Чужое имущество - чужие и решения, показать или скрыть.
– Мне все надоело. И все надоели, – доверительно жалуется он ещё чуть громче, чем следовало бы, примостившись поудобнее на затоптанном полу, положив голову на маркизовы коленки и с капельку ехидным подобострастием заглядывая в лицо большими невинными глазами. – Моя дама от меня сбежала. Мой зад устал тут сидеть и все это чуять, мои глаза устали на все это смотреть, а мои лапы - бегать! Вам придется меня спасать, и я хочу спасаться в спальне! Хотя на троне тоже было бы неплохо…
Он гибко тянется и нахально подсовывает маркизу почти под нос тонкие пальцы - демонстрирует “уставшие” лапы со всех сторон, безуспешно маскируя нахальство под страдания - и задерживается погладить щеку, наблюдая с сладеньким мазохистским удовольствием, как недовольно кривятся хозяйские губы и обещательно вздрагивают пальцы.
– Но в принципе, как я уже сказал, можно и в купели, – тянет Мизере, быстренько и стыдливо облизываясь. Даже покраснеть ненадолго случается. – Ну, знаете, в теплой…
Он не знает, возьмётся ли маркиз его затыкать, но на всякий случай затыкается сам, с демонстративной покорностью опустив лицо и ласково прикусывая чужую кожу, в которую ткнулся покаянным носом. Чёртовы кудри рассыпаются по плечам. Срезать бы к черту! Фарфоровая пошлость этого воплощения котика страшно раздражает, но других нет. Раз-два-три-четыре-пять. Голову ему ещё не открутили. Возмутительно.
– Почему мы ещё тут? – светски интересуется котик ещё громче и неприличнее. – Я устал. Я не хочу. Пойдем. Эти гости тут и без тебя прекрасно проведут время, а я все равно лучше.
Отредактировано Miserere (2024-06-27 20:09:04)
Leraje, слышат Murmur, Marilyn
- Ты пришел сказать, что у меня некрасивые занавески? – маркиз совершенно не отрывается взглядом от новой компании собеседников и даже, кажется, не отвлекается от разговора. Обросший бородавками, дебелый визирь Эрума, мало отличающийся от искусственного солнца в диаметре, ме-е-едленно открывает широкий, губастый рот, и слова выплывают из него на растроенном языке, изумительно подвижном на кончиках. Где-то в затылке у Лерайе кружит мысль, что он хотел бы почувствовать этот язык нежно и щекотно, мокро где-то в промежности. Но мысль эта мимолетная. Или нет? Хозяин бала с самым невинным бесстыдством изучает золотой доспех, выполненный по форме тела шальными складками сала. Черт, я хочу потрогать его везде! Воображение рисует маркизу пузырящуюся купель, в розовых лепестках и фиалках и эту невообразимую гору плоти. Какой блаженный китч. А найдем ли мы у него член? Хотя в принципе наплевать. Блудливый взгляд маркиза абсолютно лишен мысли, но он кивает словам, которые не слушает, со всей серьезность и очень сердечно. Два антропоморфных слона рядом держат паланкин с сосудом, в котором гулят пламя Эми. Визирь озвучивает слова своего господина. Лерайе кивает, рассматривая выдавленные на доспехи соски с большими тяжелыми кольцами в рубиновой россыпи. В глотке весело сохнет от картинок, которые подбрасывает воображение, и вклинившийся в этот момент эротической грезы недовольный миром кот адски не кстати.
Поэтому хозяин Немуса не поворачивается к мальчишке, только рассеянно наклоняет голову, путается сытыми пальцами в шелк платиновых прядей. Ангелам нужно поучиться невинности у этого фальшивого тела. Но кот продолжает и продолжает, греза, только что рожденная больным воображением, прискорбно гаснет на таком сладком стоне, что маркизу в ней, очевидно, уже хорошо, но картинки досмотреть не удается... Вместо этого трезвеющий взгляд фиксируется на парчовых портьерах.
Ласковые пальцы соскальзывают из прядей на ошейник, невесомо, игриво оглаживают огранку крупных камней и, маркиз нехотя выныривает их своей дремы окончательно.
- Мы приготовили самых красивых девиц и мальчиков, чтобы порадовать Ваше Сиятельство! Вы останетесь довольны, как обычно.
И кастрище будет зачетный! Откровенно говоря, Лерайе не уверен, что Эми делает с этими жертвами – ест или все же… Или все же - пока ест. Но в ходе каждого бала это жертвоприношение оставляет его удовлетворенным.
- Я прошу меня простить.
Пальцы цепляют ошейник и делают оборот, шипы всаживаются в жемчужную с лунным отливом кожу, на ключицы подтекает коралловой юшкой. Теперь он говорит мальчику в самое ухо.
- Тебе бросила баба? Убей ее и принеси мне ее голову.
Тоже мне повод для огорчения!
- Она может развлечь тебя ртом и без всего остального тела. А твой зад об усталости еще ничего не знает. Но я могу утомить и его. На общем столе прямо сейчас.
ДЛЯ ВСЕХ:
Лакеи как раз трубят переход к трапезе и открывают высокие резные двери, чтобы взглядам гостей предстали пышные столы, расставленные буквой «П», и плотно устланные ковром золотой драгоценной посуды, так что диковинные морские твари, яркие оперенные птицы и другие нарядные изобильные кушанья мешаются с алмазной отделкой блюд.
Поместить в центр этого буйства снеди нежного мальчика на блюде и пару рабов Лерайе не затруднит, да и гостей развлечет.
- Смотри, как много у тебя вариантов весело провести время, - он нежно прогоняет камзол с его плеч, обнажая рельеф поджарых юношеских мышц. Блики огня Эми гуляют по лунной коже, и она словно подсвечивает изнутри.
- А пока граф Мурмур хотел с тобой поговорить, сапожок, - хватка на алмазах спасительно слабеет, и маркиз сладко целует котика в губы. – Сделай так, чтобы королевская шлюха исчезла из моего дома.
Потом, сотню жизней спустя, когда это уже будет иметь значение, Лерайе попустится, но все равно будет морщить нос, как морщит на принца Ситри, и никто снова не будет знать почему.
Отредактировано Leraje (2024-06-27 19:42:48)
Вы там не мерзнете на вершинах ваших моральных устоев?
Мизере снова почти мурлычет, когда ошейниковая шипастость обдирает шею. Он ценит всякий маркизов интерес - и нежится, пересчитывая будущие следы на коже. Будь у него возможность проносить эти отметины сквозь все перерождения - он бы хранил, купаясь в этом своем алчном довольстве, все до единой. Лерайе дарит самые разные подарки. Котик обожает все. И это непритворное недовольство ему больше льстит, чем обижает: слишком уж красиво подсвечивает приоритеты. Маркизу совершенно не нравится бросать на произвол судьбы народившиеся грёзы и причудливых дипломатов, но он всё-таки отвлекается на какого-то там кота! Это ли не приятно?
– Я не хочу тащить тебе ничью голову! – они оба знают, что обиду Мизере скорее разыгрывает, но сути дела это не поменяет. – Я принес тебе себя! Заметь, я принес эту форму! Заметь, я не пошел ронять вазы на головы почтенным гостям и организовывать нападение бесов побесполезнее на его великое Величество! А тебе совершенно плевать. Конечно! Кот нужен, когда больше никого нет. А тут столько интересного, что надо отослать его подальше в самом уязвимом виде, показав всем, что речь не идёт ни о желанности, ни об уважении!
Нижняя губа у Мизере дрожит весьма натурально, а усмешка припрятана в глазах. Приходится заботиться о некоторой интимности семейной сцены: позу он держит такую, чтобы весь зал, кроме близстоящего кружка, не чувствовал напряжения. Только вежливый взаимный интерес. С поправкой на подчиненности. И тепло.
И с пола поднимается с некоторой - весьма увесистой - неохотцей.
– Я не хочу ничего никому передавать, – нет-нет-нет, котика не задело не настолько, чтобы не пружинить хвост совсем. Одного поцелуя тут маловато. – Сейчас - не хочу. Или пусть меня попереубеждает кто-то из заинтересованных лиц, или это случится завтра. Может быть. Если никто из нас не передумает.
Он вздергивает капризный нос и сводит лопатки маленьким, немного слишком рваным для изящного, движением. Губы не дует - это уже то самое “ниже достоинства”, которое нельзя позволить себе даже с самым близким, даже дома и даже зная, что тебя каждую секунду страхуют. И от маркиза не отходит совершенно никуда: трётся о плечо, тянется поближе, привычно выпрашивая ласку и будто бы не замечая, что сейчас он не очень-то кот, и нежно прикусывает тонкую кожу в ответ на очередной раздраженный жест.
– Ты, конечно, можешь утомить мой зад и на этом… гастрономическом фестивале, – Мизере кивает царственно-разрешительно, стараясь не думать о том, во что превратятся после этого кудри. Он, конечно, надеется, что даже если маркиз недоволен достаточно для того, чтобы присвоить кота прямо здесь, он не подпустит никого кроме себя, наверняка зная, что волнений потом будет значительно больше, чем воспитательного эффекта. Но что в голове у хозяина, даже сам хозяин знает только по четвергам раз в две сотни лет, а давать заднюю уже поздно. – Но ради всех добрых богов!
Аргумент все никак не находится. И даже возможные просьбы кажутся какими-то костлявыми.
– Ради всех добрых богов… – говорит котик уже тише, вдруг окончательно чувствуя себя безнадежно уставшим, незаслуженно заброшенным и сползающим в густую печаль посреди натужного праздника жизни. – Хотя делай, что угодно. Бумага все стерпит, а я - мы же оба знаем - даже податливее. Пострадаю. Максимум угожу внепланово в эту блядскую купель, чтобы пар спустить. И как будто ничего не случилось.
Мизере снова сползает - с издевательской примесью элегантности - в хозяйские ноги, наплевав на то, что может помешать идти. Это не подобострастие - это его личная безопасность и лучшее место в мире. Чего ждать от маркиза сейчас, он не знает, поэтому глупо упустить возможность задержаться в точке спокойствия.
– От всего же можно отмыться?
[icon]https://i.imgur.com/rxHTmCJ.png[/icon]
Отредактировано Miserere (2024-06-28 22:41:24)
Marilyn, Miserere, Leraje
Конечно, Мурмур знает что такое флирт и знает зачем его применяют. Наверное, тысячу-другую лет назад он бы брезгливо поморщился, отодвинул от себя _очередную_ ищущую себе влиятельного покровителя шлюху, бросил на растерзание. Но с тех пор, как граф позволял себе подобное пренебрежение, прошло очень много лет, и потому он только благосклонно улыбается, подавая очередной бокал.
- Без сомнения, рядом со мной вам ничего не угрожает. - И следом подает руку, краем уха прислушиваясь к разговору рядом. - Поверьте, в вашу честь балы еще будут. Местные люди еще не знают что такое кино, поэтому не способны оценить сокровище, которое им досталось, и, все же, мы можем помочь исправить их невежество.
Говорит мягко, задумчиво, но доброжелательно. Да, мисс Монро отлично впишется в тот сценарий, который они с Фурфуром задумали, больше иронии еще никому не мешало.
- Граф Мурмур, к вашим услугам. - Граф даже кланяется, вежливо, как было бы положено по этикету старой Франции. - Владыка Зимимайи. Мы с моим коллегой как раз планируем в середине осени представить публике кино, и было бы преступлением, если бы вы не стали звездой первого фильма.
Мурмур говорит неспешно, выплетая слова и фразы текуче, но весомо, высказывая привычное уважение к собеседнице.
Осталась самая малость - уговорить одолжить ему девушку
- Мизере. Ваше котейшество. - Граф смотрит на ломаемую комедию с тем же равнодушием, с которым смотрит на всех остальных в этом зале. Не первый раз видит и не в его первом исполнении. - Я понимаю, что просить подарок сразу, как толко вам его преподнесли, недостаточно вежливо, но все же осмелюсь на такую грубость. Не могли ли бы вы одолжить мне мисс Монро на пару месяцев? Можно где-то к сентябрю. - Улыбается, вежливо и тепло, будто обращается не к тому, кто голым вьется у ног маркиза. - На выставке будет один занятный сюрприз в этом году, для которого она нужна мне. Взамен обещаю вам почетное место в первом ряду на этом шоу
Давайте обойдемся без взаимных оскорблений.
Оскорблять буду только я
Miserere,
Воздев очи горе, Лерайе все же вынужден принять, что кот ему нужен, когда никого нет. Только тогда можно говорить о чем-нибудь стоящем, не путаясь в обиняках. Сейчас же достаточно занять руки.
Зато Мизе абсолютно справедлив по части «не передумают». Маркиз отлично знает, что его досада ни к чему, и от девочки еще может быть польза. А его собственная раздражительность, касаемо женщин вообще - извращенная форма жалости к чужой беспомощности. Женщины не строят империй, не возводят города, не решают судьбы мира, а ценить их развлекательный эффект Лерайе не умеет - у него избыток своего.
Напряжение становится тревожным, гремучим, спастическим, давит тонкие стенки терпения. Ему и без котовья нытья здесь не сладко. Но прояснять это сейчас неконструктивно, да и в любой другой миг абсолютно бессмысленно. Никто кроме тебя не придет тебя спасать. Маркиз медленно вдыхает носом и закрывает глаза - плотные шторы отрезают его от мирского в чертогах его внутреннего хаоса. Он перелистывает станицу эмоций, чтобы начать с новой.
Когда ресницы поднимаются, Лерайе делается милосердным.
- Ты знаешь, что ты самый красивый мальчик в преисподней? – он присаживается на корточки перед питомцем и передает ему искрящийся, пенистый бокал. От бокала пахнет сладким виноградом и амброзией – корично-лаймовой ноткой. Пальцы Лерайе нежно блуждают по шелковым скулам, окунаются в перламутровую платину атласных прядей. Это маскарадный костюм, но костюм нарядный.
- Я никому не позволю огорчать тебя без наказания и никому не позволю прикоснуться к тебе без твоего желания, - теперь он говорит он тихо, вкрадчиво. Мизе действительно щепетилен по части вторжения в личное пространство. Щепетилен настолько, что большую часть времени не желает вызывать даже сомнительных помыслов в темных головах здешних придворных.
- Но сейчас нужно пригласить гостей к столу. Пойдем? Пока будем идти, ты расскажешь мне, что интересного ты увидел.
ДЛЯ ВСЕХ:
Столы, стоящие буквой П в обеденной зале, открытым своим концом выходят на террасу с видом на круглую золотую площадку в пестрых цветах висячего сада – точную копию любого из блюд, что украшают собой стол, так же щедро и ярко инкрустированную драгоценными камнями, словно это один сервиз. На площадку парами восходит процессия юношей и девушек, украшенных золотыми венцами. Отравленные афродизиаком таким свирепым, что за желанием они не почувствуют боли, эти пленительные существа, ослепленные похотью буквально, находят друг друга почти на ощупь. Находят и жадно сплетаются в единую массу жаждущих тел. Блюдо готово! Осталось лишь усадить маркиза Эми за стол.
- Прощу, о мудрейший, - Лерайе поднимается и широким жестом приглашает визиря с его слонами, пройти с ним через террасу. – Маркиз окажет нам честь, если разделит с нами нашу нескромную трапезу. А вы со мной.
Отредактировано Leraje (2024-06-29 14:31:35)
Вы там не мерзнете на вершинах ваших моральных устоев?
Leraje, Murmur
– Сейчас я вижу, что граф не любит котиков, – доверительно шепчет Мизере на резное маркизово ушко. Успокоить кота вовсе не сложно, если кот хочет быть успокоенным, поэтому за свою неприкосновенность он пока выбирает не переживать. – Или мне кажется?
Чувствительность котика к неприкосновенности личного пространства дежурно выливается ещё и в нелюбовь к пренебрежению. И тонкое, тонкое на нее чутье. Впрочем, чтобы заметить чужое почти брезгливое равнодушие в позе, и особой тонкости не требуется.
– Дорогой гость, – церемонно и обезличенно начинает Мизере. – Долг вежливости и мое к вам искреннее расположение, безусловно, вынуждают меня с радостью вам уступить, но…
В паузе, силящейся оказаться неловкой, он почти медитативно трётся о маркизовы пальцы. Тянется поближе, отирается нежной щекой, подставляет взлохмаченную атласную макушку и талантливо не замечает бокал. Если его взять, придется отстраниться, а этого не хочется.
– Словом, прошу вас, – слова вываливаются поштучно и с возмутительной неохотой. – Мисс ваша. Хоть сейчас, если захочет. Не могу же я препятствовать ее желаниям. Но не могли бы вы взамен…
Котик снова замолкает, и на этот раз не так театрально, как привык. Смотрит на маркиза, отрешаясь от реальности, требующей расчетов. Он бы предпочел сейчас быть просто самым красивым мальчиком у самого красивого хозяина, а не вести торги. Вся местная знать - авантюристы. Это объяснимо: в этом аду иначе и не выживешь так, чтобы перед соседями не стыдно было. Но раздражает, когда ты сам - домашняя книжная тварь, которую в свет выкинуло причудливым переплетением судьбы, а жить с ними как-то надо…
Когда молчание станет совсем неприличным, графу придется предложить ему что-нибудь. Мизере интересно посмотреть, что из этого выйдет. Предложит мало - обидится леди. Даже если не поймет, не будучи знакома с адскими реалиями, что не так, прочитает по лицам. И граф отлично это понимает. Предложит слишком много - откажется сам котик. Неловкие и иррационально благодарные позы так или иначе торгуются во всех мирах. А о том, что с него можно взять, кроме крайностей, дающий всегда знает лучше.
Только надо его поторопить.
– Пойдем, – напоследок он особенно нежно трётся о руки маркиза и поднимается на ноги. Отрываться совершенно не хочется, тактильная кошачья сущность требует ещё больше хозяйской ласки, смывающей с меховой шубки дневную грязь. – Мы останемся надолго, или скоро можно будет ретироваться со всем приличием?
[icon]https://i.imgur.com/rxHTmCJ.png[/icon]
Вы здесь » Dominion » Летопись Ада » Мы и бал
